Тиран в шелковых перчатках - Мариус Габриэль
Он кивнул:
— Вы заслуживаете счастья.
— Но оно вечно ускользает, не правда ли?
— Да, его трудно ухватить.
— Большое спасибо, месье Кристиан. Вы бесконечно добры.
— Не стоит благодарности. Надеюсь увидеть вас завтра в ателье.
Он проводил ее до двери. Она открыла замок ключом, зная, что разревется в ту же секунду, как только останется одна. И тут же отпрянула назад. Прихожая встретила ее ужасающей сценой: Джордж Фритчли-Баунд ничком лежал на полу, а из-под него растекалась огромная темная лужа крови.
Она бросилась переворачивать его на спину, чтобы заглянуть в лицо. Но, видимо, он пролежал так уже долго, поскольку кровь успела свернуться. Глаза у него закатились. Он был мертвым и холодным.
3
— Никаких внешних факторов, — сказал капитан полиции. Он листал заключение патологоанатома. В военное время вскрытия делали немедленно, и по грубым прикидкам вся процедура занимала не более получаса. — Причина смерти кровопотеря в результате прободения язвы желудка. — Он поднял глаза на Купер и Амори, сидевших по другую сторону стола. — Печень как при последней стадии алкоголизма.
— Он был горьким пьяницей, — пожал плечами Амори.
— Пьянство вызвало язву, а язва его убила. Он опустошил множество бутылок, а под конец сам опустел, как бутылка. — Капитан швырнул заключение на стол. — Нас это не интересует. Расследования не будет. Искать тут нечего. Вы можете забрать тело своего друга.
На улице возле полицейского участка Амори обнял Купер за плечи:
— Ты в порядке?
Она яростно оттолкнула его:
— Не смей ко мне прикасаться!
— Эй, полегче!
— Ты бросил меня разбираться со всем этим одну. Как ты мог?
— Да откуда мне было знать, что старый мерзавец помрет? — задал он резонный вопрос.
— Откуда, в самом деле. Если ты провел всю ночь до рассвета в постели той женщины…
— Кстати, об этом…
— Ты хоть представляешь, что мне пришлось пережить? — спросила она, трясясь от ужасной усталости и гнева. — Когда я обнаружила бедного Джорджа на полу. И потом, когда разбиралась с полицией. Кровь… — Купер закрыла лицо руками. — О господи, кровь! Повсюду! Она впиталась в половицы.
— Мы сегодня же уберемся отсюда. Нам в любом случае пора уезжать из Парижа, нужно как можно ближе подобраться к Дижону. Мы можем ехать хоть сейчас, поскольку полиция с нами закончила.
Она содрогнулась:
— Спасибо, со мной был Диор. Если бы не он, не знаю, что бы я делала. Он был великолепен. Он унял мою истерику, поговорил с полицейскими — настоящий рыцарь в сияющих доспехах. — Она повернулась к Амори. — Я никогда тебе этого не прощу.
Его спокойствие было непоколебимо.
— Будь благоразумна. Я просто вышел глотнуть свежего воздуха, а когда вернулся в клуб, тебя уже не было. Я понятия не имел, где ты.
— О, что за чушь! Ты запустил свои когти в эту женщину и умыкнул ее на джипе.
— Что ж, ты и сама, кажется, была неприлично счастлива в компании лесбиянки.
— Кдкой лесбиянки?
— Потрясающей блондинки. Солвдор.
— Сюзи? Она не лесбиянка.
— Моя дорогая Уна, не поверю, что ты настолько наивна.
Она ненавидела, когда в спорах он начинал называть ее настоящим именем.
— О чем ты говоришь?
— Да ладно. Скажешь, не заметила, какого толка этот клуб? Что все женщины наряжены мужчинами, а мужчины — женщинами?
— Что?
— Это место сборищ первертов. Солидор — известная лесбиянка. Кокто — педик, Пуленк — тоже, а уж твой Кристиан Диор всем пидорам пидор.
Она растерялась.
— Полагаю, сейчас ты скажешь, что и твоя крошка кокни — тоже лесбиянка?
— Нет. Она была единственной нормальной женщиной в этом вертепе. Именно поэтому мы и отправились подышать свежим воздухом.
Купер стала вспоминать вчерашнюю компанию, людей за столиками, Сюзи, сжимающую ее руку, странных «женщин» с хриплыми голосами, толпящихся у входа. Неужели Кристиан Диор тоже из тех, кого Амори презрительно назвал «педиками»? Если так, то он — первый среди ее знакомых. По крайней мере, о ком она точно знает. Раньше она слышала это определение только в качестве оскорбления, когда говорили о ком-то испорченном. Но Кристиан какой угодно, только не испорченный. В его характере, конечно, проскальзывают женственные черты, и он прекрасно умеет смотреть на все с женской точки зрения. В нем есть нежность, несвойственная мужчинам.
— Мне все равно, — сказала она наконец. — Кристиан вел себя безупречно. Он больше мужчина, чем ты, при любых обстоятельствах.
Его лицо застыло.
— Ты ведешь себя как стерва.
Она почувствовала, что впервые видит его без прикрас — таким, какой он есть, и это ее сильно напугало. И разозлило.
— Я не позволю тебе затыкать меня, Амори. Вчерашняя ночь положила конец всему. Ты не представляешь, насколько это было ужасно. Тебе даже не жаль, что бедняга Джордж умер.
Он нетерпеливо отмахнулся:
— Конечно, мне жаль, что он умер. Но ты слышала результаты вскрытия. Он сам виноват. Никто ничего не мог сделать. И мне жаль, что тебе досталось.
Тебя ничто не волнует, — продолжала она обвинять Амори. — Я просто раньше с этим не сталкивалась. Единственное, что для тебя важно, — собственное удовольствие.
Он помолчал какое-то время, будто всерьез обдумывал ее слова. Мимо них по улице проносились джипы и грузовики.
— Не просто удовольствие, — сказал он наконец. — Это намного больше. Это жизнь. Я писатель. Я нуждаюсь в опыте, Уна. Если я ничем не наполняюсь, я ничего не могу выдать обратно. Я не могу сказать «нет» жизни.
— Ты обвиняешь меня в том, что я стою между тобой и жизнью?
— Ты никогда не поймешь.
— Да, видимо, мне не понять. Тебе никогда не приходило в голову, что ты можешь что-нибудь подцепить? И наградить этим меня?
— Я не сплю с женщинами такого сорта.
Его наглость вызывала отвращение.
— Не думаю, что ты удосуживаешься выяснить, какого сорта эти женщины. — Купер сделала глубокий вдох. — Я не еду с тобой в Дижон. Я остаюсь в Париже.
Он моргнул:
— Ты не можешь просто взять и соскочить. Ты моя жена.
— Я хочу развода.
— Не смеши меня. — Он устало закатил глаза.
Купер стиснула кулаки.
— Что бы ты ни делал, Амори, — процедила она сквозь сжатые зубы, — не нужно говорить со мной отеческим тоном.
Он в изумлении помотал головой:
— Ты изменилась, Купер. Что на тебя нашло?
— Я не шучу. Я требую развода.
— Думай, что говоришь! Развод — дело серьезное.
— Какие-то несколько слов, которые пробормочет судья, — парировала она. — Так же, как при заключении брака.
— Ты же не думаешь так на самом деле.
— Раньше не думала. Но ты заставил меня изменить точку зрения.
— Не знал,
