Золото Рюриков. Исторические памятники Северной столицы - Владимир Анатольевич Васильев
— Интересные молодые люди нынче пошли, — вздохнул Михайлов. — Знают фамилию, имя и отчество любимого человека, подчеркиваю: любимого, и палец о палец не ударят, чтобы отыскать его. Им, видите ли, провожатый нужен. Без провожатого не туды и не сюды.
— Фамилия распространенная, — попытался было оправдаться Травин.
— Вы самому себе можете врать сколько угодно, только мне не врите. Фамилия как раз редкая для столицы, — Михайлов повысил голос, и Травин, глядя, как ходят под кожей щек желваки, испугался, а вдруг архитектор, профессор в гневе выкинет его из кареты — такой страшный вид был у Андрея Алексеевича.
Заметив пробежавший по лицу Травина испуг, Михайлов прервался, погладил молодого человека по плечу и спокойным уверенным голосом продолжил:
— Когда, говоришь, пожар был?
— В сентябре одна тысяча восемьсот восемнадцатого года, — настороженно промолвил Алексей.
— Восемнадцатого. В сентябре. А фамилия Богданов, — задумчиво произнес Андрей Алексеевич, нервно поглаживая подбородок. — Она Елизавета Ивановна. Значит, отец Иван. Иван Богданов получается. Пожар одна тысяча восемьсот восемнадцатого, сентябрь. Погоди. Погоди… Нет, — он в отчаянии махнул рукой. — То другой пожар был. Там никто не пострадал. А здесь вся семья.
— Вся семья, кроме Лизы, — утвердительно кивнул Травин.
— Пятнадцать лет минуло с тех пор, — все еще находясь в раздумье, тихо сказал Михайлов. — Но ты не отчаивайся. Теперь будем вместе работать, так с розыском я помогу. Есть у меня, к кому обратиться.
— Спасибо, — проронил Алексей.
В этот момент карета резко остановилась. Михайлов и Травин едва удержались на сидении. Снаружи послышались мужские голоса. По всему — ругались кучера, не поделившие дорогу. Они бы еще долго старались перекричать друг друга, как их грубые голоса прервал звонкий женский:
— Не смей! Не позволю! Не видишь, чья карета?
Этот низкий грудной требовательный голос Травин мог бы отличить из тысяч других голосов. Слова были до боли знакомые. Звучали они требовательно, как всегда выходило у Елизаветы. Этот голос в Галиче остановил Алексея, не разрешив подниматься на прогнившую кровлю храма в Галиче. Да. Он снова слышал ее голос. Ее слова. Она именно так и кричала: «Не смей! Не позволю!» Спустя год после того случая, так же летом, двое ребятишек вознамерились забраться на кровлю храма. Лестница сломалась, когда они почти достигли крыши. Один из них погиб.
«Лиза!» — радостная мысль вспыхнула в голове, закружила.
Не понимая, что он делает и зачем, Алексей с силой толкнул дверь. Хотел ступить на подножку, но не найдя ее, оттолкнулся от двери. В этот момент карета тронулась, и он, падая на тротуар, едва не оказался под колесами. Михайлов успел поймать за руку молодого человека.
Глава вторая. Царские милости
Он сидел за большим столом, обитым зеленой тканью и, стараясь не нервничать, неспешно перебирал бумаги. Перед ним лежали документы перестройки дворца Юсуповых: чертежи фасадов, разрезы поэтажные, планы, проекты фасадов, оранжереи и перекладки стен. В отдельной стопке находились подряды на производство штукатурных и лепных работ, по фасадам и внутри дворца, договоры с мастерами, которые делали мозаичные полы, изразцы, и контракты с живописцами.
Андрей Алексеевич Михайлов пришел сюда по приглашению Николая Борисовича Юсупова в апреле 1830 года спустя месяц после того, как к семье князя перешел особняк на Мойке, ранее принадлежавший графине Браницкой. Выбор Юсуповых пал на Михайлова второго не случайно. Он сделал проекты трех больниц столицы и Концертного зала, построил здание Комендантского управления. Вместе с Карлом Росси участвовал в строительстве Михайловского замка. Потом дома Корсаковых, Бобринских…
В короткий срок Андрей Алексеевич разработал проекты реконструкции здания и принялся его перестраивать в духе торжественного русского ампира. В главном помещении закрыл сквозной проезд через арку, а на его месте установил Парадную лестницу с мраморными ступенями. Лестницу архитектор украсил тройными «палладианскими» окнами. С западной и восточной сторон лестницы окна открывали вид на цветочные оранжереи, с южной — выходили во двор. По его рисункам была сделана и дубовая дверь с гербом владельцев.
На втором этаже дворца расположилась анфилада парадных помещений, выполненных в стиле классицизма. Она предназначалась для встреч высоких гостей. В одном конце анфилады разместилась Большая ротонда, белые мраморные стены которой гармонировали с ионической колоннадой из голубого мрамора и завершались куполом. Много времени отнял Танцевальный зал четырехугольной формы, украшенный пилястрами ионического ордера. Пришлось немало поработать в Банкетном зале, занимавшем два этажа и перекрытом ложным полуциркульным сводом, опирающимся на мощный антаблемент. По периметру его были поставлены колонны коринфского ордера из белого искусственного мрамора, а на длинной противоположной окнам стене расположена апсида. Далее следовали Синяя и Красная гостиные с наборным паркетом из ценных древесных пород и беломраморными каминами.
Для росписи плафонов дворца Андрей Алексеевич пригласил лучших художников-декораторов — Джованни Батиста Скотти, Антонио Виги, Пьетро Скотти, Барнаба Медичи и Фридолино Торичелли, ранее расписавших плафон Колонного зала Горного корпуса, Елагин дворец, Михайловский замок, интерьеры Зимнего дворца. Позднее, по совету ректора академии Шебуева, он взял во дворец и молодого русского художника Алексея Травина.
Перебирая бумаги, Михайлов пытался сосредоточиться на росписях плафонов. Точнее, на недостатках. Он достал записи, в которых были замечания по сцене из «Илиады» Гомера — большого плафона в К расной гостиной, где работали Пьетро Скотти и Барнаба Медичи. Было о чем поговорить с Алексеем Травиным, завершающим купол Большой ротонды, накопились предложения к Фридолино Торичелли в оформлении Банкетного зала. Начал было уже читать текст с карандашом в руках, но отстранился от него и положил на стол. В его ушах опять грохотал гневный голос императора.
Скандал, разразившийся на выставке работ выпускников и профессоров Академии художеств, никакого отношения к дворцу Юсупова не имел. Император Николай Первый обвинил в низком качестве представленных работ и студентов и профессоров. Имени Михайлова он не произносил. Но по тому, как посмотрел на него, когда поименно перечислял виновных, Андрей Алексеевич почувствовал: о нем он тоже вскоре вспомнит.
Однако время шло, а его никуда не приглашали. Михайлов понимал — сейчас не до него. Император разбирается с художниками, работавшими в Троицко-Измайловском соборе.
Вспомнился разговор у старшего ректора Академии художеств Василия Козьмича Шебуева. Он тогда рассказывал о художнике Травине, его работе по оформлению интерьера собора и, между прочим, с опаскою вспомнил о подрядах, которые заключили профессор Алексей Егорович Егоров, бывший профессор Александр Иванович Иванов, академик Василий Кондратьевич Сазонов и он — Шебуев.
Накануне праздника Святой
