Спасенный Богом: Воспоминания, письма - Василий Кривошеин
Но поезда, как мы уже выяснили, ходили на Брянском направлении только через день. Приходится ждать до завтра. Делаю последние приготовления к отъезду. У меня прекрасный (слишком уж шикарный, как потом выяснилось) кожаный чемодан и еще какая-то сумка с бельем, брюками и т. д., но никаких теплых вещей. В Москве осень едва начиналась (в Весьегонске она была уже в полном разгаре, все листья пожелтели), стояла чудная солнечная погода, днем просто жарко. До холодов, думалось, Бог даст, доеду до Белых, а там всю одежду мне дадут. Чего обременять себя лишними вещами! Это рассуждение было правильным только с одной точки зрения: до Белых свои чемоданы я все равно бы не довез!
Тетушка снабдила меня в дорогу деньгами, двумя тысячами керенок и зашила их для предосторожности в подтяжки. Керенки тогда ценились выше чем советские деньги и имели то преимущество, что ходили также в тех районах, которые были заняты Белыми частями. Тетушка мне подарила также и нательный образок Великомученицы Варвары. "Надень, — сказала она, а то попадешься к казакам, они примут тебя за нехристя и расстреляют!" Мой золотой нательный крест я незадолго перед этим потерял, а в советских условиях стало трудно найти другой. По своей малоцерковности я тогда не знал, что Великомученица Варвара спасает от внезапной насильственной смерти, но теперь я твердо верю, что по ее молитвам Господь избавил меня тогда от гибели. И во время моего путешествия к линии фронта, да и потом я ей молился, как умел.
Итак, с 24 августа/6 сентября, после пятнадцатидневного пребывания в Москве, мы с моим спутником П. добрались с нашими чемоданами в три часа дня до Брянского вокзала. Около поезда составленного из теплушек, кроме вагона третьего класса, толпилось множество народа. Многие, естественно, стремились попасть в классный вагон, но два комиссара в "классических" черных кожанках и с наганами их не пускали. Они буквально истерически визжали на толпу, состоящую из простонародья. Классный вагон был предназначен для "привилегированных" коммунистов, советских служащих в командировках и т. п. Мы показали свои бумаги, и комиссары нас беспрекословно пропустили. Вагон был полон людьми с их багажом, но мы все же нашли сидячие места в одном из купе.
Поезд отошел к шести часам вечера. На следующий день к полудню мы приехали в Брянск, откуда дальше шла одноколейка на Дмитриев — Льгов (тем же поездом без пересадки). Но еще до Брянска нам встретился бронированный поезд шедший на Север. Это была первая ласточка приближающегося фронта, чему я был доволен. Публика в вагоне была разнообразная, но в основном "товарищи" разных рангов. Завязались разговоры. Я старался быть как можно более сдержанным и, конечно никому не давал повода подозревать о настоящей цели моей поездки. "Товарищи" принимали меня за своего. Помню, как двое из них рассказывали мне, как они занимали ответственные посты в одном из уездных городов Екатеринославской губернии и как им пришлось бежать при приближении Деникина. Один из них был комиссаром по продовольствию. Он был комиссаром по продовольствию и был убежденным сторонником по регламентации хозяйственной жизни, государственной монополии на всю торговлю, введение продовольственных карточек и т. п. Все зло, по его мнению, шло от свободной торговли и спекуляции. "Мы построили целый аппарат государственной торговли, уничтожили спекуляцию. А теперь пришел Деникин и разрушил все наши труды", — говорил он. "А как работал ваш аппарат?" — спросил я его. — Было ли налажено продовольственное дело?" "Нет, все плохо работало, — признался он, продовольствие совсем исчезло. Но только потому, что мы не успели хорошо наладить работу нашей системы. Да и спекулянты мешали". Другой "екатеринославец" был скорее чекист. "Куда же Вы сейчас едете? — спросил я его, — ведь почти вся Украина занята белыми отрядами". — "Меня посылают организовывать партизанские отряды в тылу белых". — "Да неужели так легко перейти фронт?" — спросил я. Этот вопрос меня интересовал. "Одному трудно, но при помощи наших на фронте это совсем легко. Войска ведь хорошо знают линию фронта, и какие движения войск предстоят".
И он стал рассказывать, как он будет организовывать свои партизанские отряды. "Партизанскому движению и разведке в тылу противника, наше командование придает большое значение". Мой спутник П. был занят в это время оживленным разговором со своими соседями, которые слушали его с открытым ртом. Он рассказывал, как в 1916 году он принимал участие в подавлении восстания "сардов" (так их называли до революции). Довольно мало известно, что когда царское правительство постановило в 1916 году призывать в армию туземское население Туркестана, которое было освобождено от воинской повинности, то эти туземцы восстали и перерезали три тысячи русских переселенцев. Конечно, это восстание было жестоко подавлено армией. И вот мой П. рассказывал, как он служил тогда на железной дороге в Туркестане и как знающий хорошо местность водил войска по горным аулам указывая, где происходили убийства русских, и как войска расправлялись потом с туземным населением. Надо сказать, что я с ужасом слушал эти рассказы П. и несколько раз пытался толкнуть его ногой, дать знак, чтобы он прекратил их. Я был убежден, что слушающие его "товарищи" вскочат со своих мест и арестуют его как царского карателя и контрреволюционера, подавлявшего народные восстания против "царизма". Но не тут-то было! К моему
