Карина Добротворская - Блокадные девочки
– Вам не казалось, что такая публичная казнь – лишнее?
– Нет, было чувство, что это необходимо. Они такое натворили со страной, что это надо было сделать.
– Вы знали, кто эти немцы и какие они преступления совершили?
– Нет. Не помню, чтобы я об этом читала в газетах. По радио вроде рассказывали, за что их казнят. Но мы просто понимали, что они за Гитлера погибают.
– А какая-то женская жизнь у вас была в блокаду? Романы, влюбленности?
– Нет. Романы какие-то у девушек начались только после 43-го года, как у Муси. У меня, видимо, месячные должны были начаться перед самой войной, уже грудки росли, шишечки вот здесь такие были. Но все остановилось. Так что месячные только в шестнадцать лет начались.
Я такая дура тогда наивная была! Ничего не знала. В эвакуации в Кумаке я жила в общежитии со старшими девчонками. И слышала их разговор: «Танька беременная». – «Откуда?» – «Ветром надуло!» Я так напугалась, ведь там такие ветры гуляли. Подумала, что и я буду беременная. И как же я, беременная, приеду домой в Ленинград?
Нина Нина Алексеевна Зацепина– Четкой канвы в голове нету никакой, я помню блокаду такими, знаете, вспышками. Мне всего семь лет было, когда война началась.
– Ваши родители чем занимались?
– Они из крестьянских семей, мама из Тверской губернии, неграмотная, образование – один класс. Отец (его я почти не помню) – из Калужской губернии. Мама и папа работали на заводе цветных металлов Ворошилова, на Пряжке. Мама телефонисткой, а папа слесарем. Мы жили в большой коммунальной квартире – нас было в квартире 15 человек. Огромная квартира, я ей очень гордилась.
– Где эта квартира находилась?
– На Васильевском острове в Тучковом переулке, дом 11, квартира 20. Но в июне месяце, когда война началась, я была с детским садом где-то на даче. Когда узнали про войну, нас повезли в город. По дороге нам встретились какие-то военные, которые нас о чем-то очень настойчиво расспрашивали. Потом мы решили, что это шпионы были немецкие…
– Вы верили в шпионов и диверсантов?
– Верили. Была шпиономания, говорили, что, если в окне свеча выставлена, значит подают сигнал. Но, может, так и было…
– Вас не отправляли в эвакуацию?
– Когда началась массовая эвакуация, мама хотела уехать. Комната у нас была маленькая, длинная, узкая, 16 метров с одним окном. У меня в памяти остались две корзинки с крышками и чемодан. Это было все наше добро. И вот эти корзинки и чемодан появлялись по-моему раза три. Появлялись – и исчезали. Появлялись – и исчезали. Мама никак не могла решиться уехать. И в конце концов решила, что мы никуда не поедем. Останемся здесь – будь что будет.
– Вы потом жалели, что не уехали?
– Никогда не жалели, мы ведь выжили.
– Бомбежки и обстрелы хорошо помните?
– Лучше всего помню чувство страха. Когда начинался обстрел, мы бежали в бомбоубежище. Из подворотни наискосок надо было пробежать под градом осколков. Это было очень страшно. В бомбоубежище на Васильевском мы проводили целые часы, это был наш второй дом, у каждого там было свое место, мы туда кукол брали, игрушки. Папа как дружинник ходил на чердак и сбрасывал оттуда зажигалки. Когда бомба попала в зоосад и ранило слона, папа меня специально притащил на крышу, и я слышала этот ужасный рев. Я этот рев до сих пор помню. И помню, как горели Бадаевские склады – это я тоже с папой с крыши видела. Было такое впечатление, что горит весь город. Сплошной огонь. Там были запасы сахара, сахар таял, вытекал, и эти сахарные дорожки горели. Наш Тучков переулок упирается в набережную Макарова, в костел Святой Екатерины попала огромная бомба, но, к счастью, она не разорвалась. Несколько лет лежала там, пока ее не обезвредили.
– Как ваш день проходил?
– Я не лежала. Мы не до такой степени были обессилены. Три рабочие карточки и детская – это что-то давало. Мама на заводе покупала столярный клей, и мы из него делали студень. Мама пешком с Васильевского до Пряжки ходила, потом мы переехали на Мойку, ей уже близко до работы было. Мама работала телефонисткой, и однажды в помещение, где она сидела, попал снаряд. Ее сильно контузило, и несколько месяцев она ничего не слышала, а потом слух как-то вернулся. А тетка моя однажды пошла на свидание к мужу, его часть стояла где-то в черте города. И домой не вернулась. Ну что можно было подумать? Или съели, или погибла. А оказалось, что по пути домой началась тревога, тетка с какой-то женщиной заскочили в подворотню и их там засыпало. Тетя Маня думала, что пришел конец, но потом почувствовала, что может шевелиться. Они как-то выбрались их этих завалов, она переночевала у этой женщины и пришла только на следующий день. После этого у тетки появился дикий страх бомбежек и обстрелов. Когда мы переехали жить к ним, она в любое время дня и ночи хватала меня в охапку и тащила в бомбоубежище – слава богу, оно было прямо под лестницей. А мама сначала ходила в бомбоубежище, а потом сказала: «Не пойду больше». Сестра тоже не ходила. Только я с тетей Маней.
– Где вы воду брали?
– За водой мы с саночками с кастрюльками и бидонами ходили на Неву. Может, и в Мойке воду брали, но в памяти только Нева осталась. В комнате у нас стояла буржуйка. Чем топили, не помню. Все деревянное быстро сожгли. Район был очень опасный, все время обстреливался и бомбился. Стекла поначалу вставляли, но потом просто забили досками, фанерой, тряпками. Жили без света с одной коптилкой.
– Книгами топили?
– У нас книг не было. Люди-то малограмотные были. Но когда я научилась читать, то была от книг сама не своя. Сначала читала, пока топилась буржуйка. А как читать при коптилке? Коптилка стояла почти под потолком на шкафу, я придвигала к шкафу кресло, залезала на него, подносила к коптилке книгу и вот так, стоя, читала. Мама меня гоняла: ты себе глаза портишь. Но я упрямилась и читала. Однажды мама меня отшлепала за то, что я не послушалась, – единственный раз в жизни. Пришла тетя Маня, я ей нажаловалась и маме здорово попало.
– Радио слушали?
– Мы очень любили радио. Радио у нас было над комодом, я стояла около него и слушала. Были очень интересные передачи, читала Мария Григорьевна Петрова. Это было нечто, праздник. Что-то она такое про зверей читала, не помню. Кстати, о зверях – нас одолевали крысы.
– Мне казалось, крысы исчезли.
– У нас их было много. У тети Мани была одна огромная нахальная крыса, которую мы никак не могли одолеть. Ставили капканы, но она их обходила, прогрызла вот такую дырку в шкафу. Потом она все-таки чуть-чуть попалась в капкан, и соседский парень ее добил. Но мы крыс все-таки не ели. Лишь однажды папа принес что-то и говорит мне: «Нина, покушай, это ножка кролика». А потом сказал, что это была крыса. Что еще ели? Дуранду, студень. Соседский парень ловил где-то рыбку корюшку. Крохотная такая рыбешка, очень колючая и очень жирная. Мы ее пропускали через мясорубку и делали котлеты. Было очень вкусно и питательно.
