Мир короля Карла I. Накануне Великого мятежа: Англия погружается в смуту. 1637–1641 - Сесили Вероника Веджвуд
Начав наступление на организованную церковь, Пим столкнулся с целым клубком проблем. 24 мая лорды отклонили билль, который исключал епископов из состава их палаты. Это привело к дальнейшему размежеванию между двумя палатами, чего так добивался Страффорд и чему так способствовал король. Пресвитериане в палате общин сразу представили на рассмотрение законопроект об отмене епископата – билль о корнях и ветвях. Чем более яростными становились выступления религиозных экстремистов в палате общин, тем более насущной для Пима вставала проблема, как сделать так, чтобы подорвать всеобщую уверенность, что король проводит умеренную политику. В мае, чтобы ускорить разрешение кризиса, который стоил Страффорду жизни, он раскрыл информацию, переданную ему Горингом об армейском заговоре. В июне, чтобы отвлечь внимание от религиозных споров своих коллег, поддерживал интерес к заговору частыми сообщениями из комитета, который был создан для его расследования.
8 июня Натаниэл Фьенн, сын лорда Сэя, сообщил несколько шокирующих подробностей. Сэр Уильям Бальфур, заместитель коменданта Тауэра, показал, что во время подготовки заговора пять недель назад Страффорд предложил ему 20 тысяч фунтов для организации своего побега. В то же самое время полковник Горинг, комендант Портсмута, признал, что двор предпринимал попытки передать Джермину пост коменданта Портсмута, предположительно с целью позволить французским кораблям с солдатами на борту захватить город. Он намекнул, что генеральный комиссар Уилмот принимал непосредственное участие в этом деле. Выслушав эти разоблачения комитета, Уилмот и Джордж Дигби заявили, что эти обвинения беспочвенны. Они потребовали более веских доказательств, чем простой пересказ слов Горинга. Члены палаты криками с мест заставили их замолчать. Лентал, беспомощный спикер в буйной палате, напрасно взывал к порядку, но его голоса не было слышно в страшном гомоне. Сумерки сгущались, и он едва мог видеть, кто поднялся и требовал слова. Кто-то отправился за свечами. Другие кричали им вослед «Не надо!», так как дебаты были близки к завершению. Двое парламентариев все же принесли свечи. Подобное необычное поведение напомнило членам палаты об их достоинстве; большинство проголосовало за то, чтобы этих людей заключили в Тауэр за нарушение распорядка, и спикер на этом закрыл заседание.
Разразился ожидаемый кризис, и появившийся вновь слух о заговоре в армии помешал королю в проведении его политики, как и надеялся Пим. Идя навстречу экстремистам, дебаты в палате общин по вопросу о принятии билля о корнях и ветвях продолжились, и сэр Симондс Дьюис попытался доказать, основывая свой вывод на тексте древнегреческого манускрипта, сохранившегося в личной библиотеке короля, что апостол Павел, обращаясь к Титу и Тимофею, не называл их епископами. Это слово – вставка более позднего происхождения. Но в центре внимания были другие темы. Это были утверждения и возражения Горинга, Уилмота и Дигби. Способный полемист Дигби был в своих действиях, к сожалению, импульсивен и несдержан. Возможно, из-за тщеславия, которым отличался, но, вероятней всего, в качестве средства пропаганды против партии Пима он выбрал именно этот момент для опубликования своей замечательной речи, произнесенной в защиту Страффорда. Это было прямым нарушением правил, так как для этого требовалось разрешение парламента, и Дигби мог бы оказаться за это в Тауэре, если бы не мгновенное решение короля возвести его в пэры. Пим не осмелился бы выступить против пэра, иначе раскол с лордами только усилился бы.
Кризис не был преодолен. 14 июня граф Нортумберленд неожиданно изменил королю. Граф был другом Страффорда, и, возможно, ко всем тем унижениям, которые он перенес, добавилось презрение к королю за то, что он бросил в беде своего верного слугу, и все это вкупе настроило Нортумберленда против двора. Семейные и личные связи ускорили, возможно, его решение. Он действительно мог чувствовать, как сам сказал, что на кону стоит честь брата и мщение должно было состояться. Его брат Гарри Перси, обвиненный после того, как месяц назад появилась новость об армейском заговоре, бежал за границу. Нортумберленд теперь представил парламенту письмо, которое получил от него и в котором в подробностях излагалась история заговора. Перси заявлял о невиновности своей и Уилмота и об отсутствии у них злого умысла. Он просто сообщил королю, что его армия была верна ему и будет служить ему и в дальнейшем. С другой стороны, Горинг совместно с Саклингом, Джермином, Давенантом и молодым лордом Карнарвоном представили королю план по захвату Тауэра и оккупации Лондона. Король, по словам Перси, отверг его.
Эффект от этого письма был такой, на какой, собственно говоря, и рассчитывал Пим. Конечно, в некотором смысле письмо оправдывало короля, и твердое уверение Уилмота, что все было истинной правдой, должно было произвести то же самое впечатление. Но во все эти тонкости королевской точки зрения на фоне плетущихся заговоров люди не особенно-то и вникали, и общим впечатлением осталось, что все зло исходило от королевского двора. Горинг аккуратно поспособствовал, чтобы усилить это впечатление, признав существование второго и более опасного заговора, но отрицая свое участие в нем.
В самый разгар событий 16 июня шотландские союзники представили палате общин зловещее послание из Шотландии. Незадолго до того на границе был перехвачен гонец с письмом короля Монтрозу. Письмо было безобидным по содержанию, но содержало необъяснимые изображения слонов, верблюдов и змей, было высказано предположение, что, вероятно, это был какой-то шифр. Эти «тайные намеки», как утверждалось, свидетельствовали о заговоре, в котором Монтроз предложил участвовать королю для того, чтобы установить контроль над правительством Шотландии.
Король спокойно воспринял это событие и примирительно ответил на дерзкий выпад Аргайла относительно его переписки с Монтрозом. Он подтвердил факт отправки письма и фамилию его получателя. Но отрицал, что знает, каков смысл этих изображений животных. Это зоологическое нашествие так и осталось необъясненным, ну а в остальном переписка короля и Монтроза не содержала в себе ничего подозрительного. В Шотландии, как и в Англии, начала формироваться партия умеренных, во многом этому способствовал Монтроз, который в союзе с шотландскими дворянами-единомышленниками в 1640 г. заключил Камбернолдский договор для защиты Ковенанта.
Но Монтроз не пытался бороться с Аргайлом, вспыльчивым и непредсказуемым в своих действиях человеком. Он и так имел неприятности за то, что критиковал Аргайла и писал письма королю, когда шли переговоры в Рипоне. Ковенантеры упрекали его за это, но в итоге простили, когда он снова попал в затруднительное положение. Новость
