Аль Капоне: Порядок вне закона - Екатерина Владимировна Глаголева
Но вернёмся к Капоне. Вечерняя газета «Ивнинг ньюс» из Гаррисберга писала 17 ноября:
«Один журналист из Чикаго, который проследовал за бывшим главарём чикагской банды через весь континент, сообщает дополнительные факты. Аль “Лицо со шрамом” путешествует с двумя агентами ФБР и врачом; выглядит он совершенно здоровым и бодрым; его вывезли в Льюисберг на автомобиле коменданта Генри Хилла, причём сам комендант сидел за рулём.
По словам акулы пера, Капоне, сойдя с поезда, хотел что-то сказать, но агенты ФБР не дали ему этого сделать; один из них сбил с ног фотографа. Когда журналист сообщил, что он из Чикаго, Капоне это явно заинтересовало, а выйдя из поезда, он сказал: “Значит, это Гаррисберг!”
Присутствие Капоне в поезде держали в строжайшей тайне. Бывшего гангстера выводили в другое зарезервированное купе, если приходили проводники, чтобы принести ему еду или застелить постель на ночь».
В тюрьму Льюисберга Капоне вошёл через главный вход, а вышел в задние ворота; его посадили в машину с несколькими вооружёнными охранниками и доставили на шоссе близ Геттисберга, где уже дожидались Мэй и Ральф в собственном автомобиле. Всё путешествие заняло три дня. Как только Аль занял место на заднем сиденье рядом со счастливой женой, машина рванула вперёд, взяв курс на Мэриленд.
Капоне решили показать доктору Джозефу Муру — крупному специалисту по лечению нейросифилиса. Тот не обрадовался и предварительно навёл справки в Федеральном бюро тюрем: кто будет выплачивать ему гонорар? Новый директор Джеймс Беннетт посоветовал быть осмотрительнее: власти так и не нашли у пациента никакого имущества, какое можно было бы конфисковать и продать для покрытия расходов, все вопросы — к родственникам. Мэй и Ральф заверили доктора, что счета будут оплачены. Слово Капоне! Этому можно было верить. Мур имел право помещать своих пациентов в престижный госпиталь Джона Хопкинса в Балтиморе, но это учреждение отказалось принять Капоне: только бандитов нам здесь не хватало! В итоге жена и брат отвезли его в больницу «Юнион мемориал» в том же городе. «Лицу со шрамом» отвели палату на пятом этаже, откуда можно было попасть в двухкомнатный номер для гостей, который снимала Мэй за 20 долларов в день: в одной комнате жила она сама, в другой — один из братьев Аля. А ещё она арендовала большой кирпичный дом в георгианском стиле на тихой улочке; там расположилась свекровь.
Пресса, разумеется, вцепилась в эту «муху» и принялась делать из неё «слона»: семья Капоне якобы заняла весь пятый этаж, выставив оттуда всех пациентов; Аля снова окружают телохранители и даже «дегустатор» еды, поскольку он боится отравления; к его услугам личный парикмахер и массажист. На самом деле массаж входил в программу физиотерапии, пациентов больницы регулярно обслуживал цирюльник, роль телохранителей выполняли братья, а страх отравиться перестал быть навязчивой идеей Аля, когда он вышел из тюрьмы: у него в голове сновало достаточно других «тараканов».
На основании проведённых исследований доктор Мур вынес вердикт: у пациента ещё с 1936 года, а то и раньше, развился «паретический психоз». Он пришёл к такому выводу после переписки с врачами, на попечении которых Аль был в Чикаго и Майами. Лечение, которое Капоне получал в тюрьме, было неадекватным, а врачи из Алькатраса проявили вопиющую безграмотность, начав «малярийную терапию», когда пациент уже полгода был не в своём уме. Если по прибытии в Алькатрас его ментальный возраст оценили в 15 лет, теперь он рассуждал и вёл себя как семилетний гиперактивный ребёнок. В довершение всех бед у Ральфа не сложились отношения с лечащим врачом (старший Капоне вообще был груб, нахрапист и хамоват и не отличался умом), а поведение Аля ухудшилось после того, как Ральф сказал, чтобы он не слушал «этого шарлатана», и пообещал, что скоро заберёт брата отсюда и отвезёт к «другим докторам». Аль развоевался (а он всё ещё был силён), набрасывался на медперсонал, особенно если в его палату входил незнакомый санитар; его с большим трудом удалось утихомирить, но тревожное состояние сохранялось ещё больше месяца: вдруг накатывали приступы беспокойства, гнева и неконтролируемого поведения.
Восьмого января Капоне перевели на амбулаторное лечение, он поселился вместе с женой, матерью, Джоном и Альбертом в доме 5708 на Пимлико-роуд и провёл там полтора месяца; Ральф приезжал туда время от времени. Соседи видели, как Аль гуляет по двору или по улице в обществе кого-нибудь из родных. Если он кого-то не узнавал, то реакция была такая же, как в больнице, только теперь жертвами вспышек его гнева становились члены семьи. Мэй считала, что всё это со временем пройдёт, и старалась поддерживать хотя бы иллюзию нормальной жизни. 25 января 1940 года, когда у 22-летнего Ральфи и его жены Бетти родилась дочь Дейдре Мария, «мистер и миссис Ральф Габриэль[73]» получили две поздравительные телеграммы из Балтимора: от бабушки Терезы и от «тёти Мэй и дяди Аля»: «Девочка новая жизнь новая любовь и новое счастье». Молодые родители получили подарки: детскую кроватку и приданое для младенца. Дядю Аля прочили в крёстные отцы, но из-за его болезни эту обязанность взял на себя Сонни.
Со временем доктору Муру удалось вернуть интеллект беспокойного пациента на уровень подросткового возраста, но Аль всё ещё был «глупым, ребячливым и повреждённым в уме». Брат Джон тоже отмечал, что сегодня он совсем не тот Аль Капоне, каким был несколько лет назад. Врач не скрывал от близких, что надежды на выздоровление нет — мозг пострадал непоправимо и продолжает разрушаться; необходима постоянная поддерживающая терапия. Терпение и осторожность. Нужно завести определённый порядок и придерживаться его. Никаких неожиданностей, новых лиц — даже если
