Виктор Суходрев - Язык мой - друг мой

Несколько интересных встреч у меня было с Ваном и по ту сторону океана. Однажды осенью наша делегация прилетела в Нью-Йорк для участия в очередной сессии Генеральной Ассамблеи ООН. И я узнал из газет, что в ближайшие дни состоится сольный концерт Вана Клиберна в Линкольн-центре. Ван жил в Техасе, а в Нью-Йорке постоянно снимал номер в гостинице «Селисбери», расположенной напротив знаменитого концертного зала Карнеги-холл. Он обрадовался моему звонку и тут же пригласил на свой концерт. К счастью, я был в тот вечер свободен. Судьба опять улыбнулась мне — я получил непередаваемое удовольствие от его игры. После концерта зашел к нему в грим-уборную. Ван сказал, что будет рад меня видеть среди своих друзей за праздничным ужином. И мы сразу поехали в знаменитый отель «Плаза», где нас ждал роскошный стол в Дубовом зале.

Среди гостей Вана оказались знаменитая оперная певица Рената Тебальди и великий композитор Леонард Бернстайн. Разговор, как водится, вращался вокруг концерта. Восторг был всеобщий. Ван улыбался. К моему удивлению, мамочки рядом с ним не было. Случай поразительный — он без нее раньше шагу не делал. Я не стал спрашивать, где она. Забегая вперед, скажу, что Ван до конца ее дней всюду появлялся только с ней. Мать, как я уже говорил, вела все его дела, организовывала бесконечные турне, гастроли. Ван играл, играл и играл… Никакой личной жизни. А ведь он был видный мужчина, талантливый, богатый. Но мамочка полностью подчинила его своей воле. Она сопровождала его даже тогда, когда уже не поднималась с инвалидной коляски. Ван не сумел, а вернее, не пытался освободиться от ее чрезмерной опеки. Такие люди, как Ван Клиберн, всецело отдаются делу своей жизни. Музыка для него была единственным миром, который побуждал его к мыслям, наблюдениям, страстным чувствам. Остальное — лишь приложение к этому миру, не более того.

Итак, мамочка на том ужине отсутствовала, и Клиберн, сам того не замечая, был свободен. Это проявлялось в его раскрепощенной манере общения. Бернстайн спрашивал меня о том, насколько напряженна обстановка на Ближнем Востоке, где, как всегда, конфликтовали между собой арабы и израильтяне. Он хотел узнать мое мнение о возможной реакции Москвы на его запланированную поездку в Тель-Авив. Переживал, что в Москве, куда он был приглашен с концертом, на него за эту поездку могут обидеться. Я, разумеется, его успокоил, но сам подумал, что ведь запросто «обидятся».

Вдруг Ван обратился ко мне:

— Виктор, придумай быстренько что-нибудь остроумное. К нашему столу идет сам Леонард Лайонс.

Через весь зал к нам, действительно, шел человек — худенький, невысокого роста, с крупным носом. Меня, помню, удивило, что все знаменитости за нашим столом с особым почтением стали его приветствовать. Он, как я понял, был очень известной личностью, но я о нем ничего не знал. После обмена приветствиями Ван предложил ему сесть за наш стол. Я уловил направленный на меня острый, умный взгляд Лайонса. На предложение заказать что-либо из еды он попросил лишь чашечку кофе. Каждый из сидящих за столом старался завладеть его вниманием. Помню, Лайонс удачно пошутил, и все дружно рассмеялись. Неожиданно он протянул мне через стол блокнотный листок, на котором я прочитал: «Вы не хотели бы со мной за один вечер побывать на восьми бродвейских мюзиклах?» На этом же листке я ответил: «С большим удовольствием!» Прочитав это, Лайонс улыбнулся и через несколько минут вновь передал мне записку. В ней он указал свои телефоны и попросил звонить ему в свободное время. Вскоре он попрощался и ушел. О том, как Лайонс выполнил свое обещание, я расскажу ниже, а сейчас вернусь к рассказу о Клиберне.

В «Клубе-21»

Через некоторое время я вновь встретился с Ваном. Он пригласил меня на ланч. Причем сначала мы должны были перекусить в одном ресторане, а потом для более основательной трапезы перейти в другой. В Америке, в том числе и в Нью-Йорке, такая система называется «ланч вприпрыжку». На основное блюдо он пригласил меня в очень известный и популярный среди богачей «Клуб-21». Там нас, благодаря Вану, подчеркнуто тепло приняли. Несмотря на популярность, клуб сам по себе небольшой, но весьма уютный. Столики стоят близко друг к другу. Над некоторыми из них я увидел привинченные к стене таблички с фамилиями людей, которые данные столики приобрели в собственность. В отсутствие этих персон за «именные» столики усаживают гостей. Когда заканчивается время ланча, ресторан пустеет. Очередная партия посетителей появляется к вечеру, после шести. А в половине восьмого заходят те, кто намерен здесь пообедать. Не поужинать, а именно пообедать. Так принято на Западе. Последние гости приходят обычно после театральных представлений, ближе к одиннадцати, — на ужин. В таком ритме работает большинство ресторанов Нью-Йорка.

Хозяин клуба предложил нам осмотреть винный погреб и позвал главного виночерпия, который оказался весьма пожилым негром с белоснежной головой. Он уже не одно десятилетие проработал здесь. Виночерпий поведал нам о том, что винный погреб клуба «функционировал» и в ту пору, когда в США действовал сухой закон, и тогда вход в него, разумеется, тщательно маскировали от полиции. Слушая его рассказ, мы шли за ним в сторону кухни. Вдруг он остановился у большой ниши в стене. Темно-зеленая краска, которой по кирпичу была закрашена ниша, местами вздулась засохшими пузырями. Сверху свисали крюки. Наш «гид» сказал, что раньше на них вешали окорока. Торцевая стена ниши оказалась дверью в винный погреб. Виночерпий снял с одного крюка металлический штырь, как выяснилось — своеобразный ключ от потайной двери, и, протянув его мне, предложил открыть дверь, подсказав, что штырь надо вставить в один из пузырей вздувшейся краски. Если я попаду в нужный, то дверь откроется. Конечно, я зря потратил время, тыкая наугад. У Вана тоже ничего не вышло. Тогда виночерпий взялся за это дело сам, и дверь со щелчком, напоминающим клацание винтовочного затвора, открылась. Наш черно-белый «гид» удовлетворенно ухмыльнулся. Слегка нагнувшись, мы вошли в подземелье, и началась собственно экскурсия.

Вдоль узких проходов тянулись стеллажи, заполненные бутылками с вином и другими спиртными напитками. По специальным табличкам можно было выяснить марку и возраст алкогольной продукции. Там я узнал еще об одной американской традиции: когда у состоятельного американца рождается сын, он приглашает приятелей в ресторан, чтобы отметить это событие. Во время застолья он заказывает бутылку любимого вина и просит, чтобы ее в нетронутом виде сохранили в ресторане до дня совершеннолетия сына. Ко дну бутылки приклеивается бумажка с соответствующей информацией. В день своего совершеннолетия парень может эту бутылку востребовать. Подобных бутылок в погребе клуба было немало. Поскольку все они лежали под небольшим наклоном, как, в общем-то, и положено для лучшего сохранения вина, то, проходя мимо стеллажей, можно было прочесть написанное на дне бутылок. Много там значилось именитых фамилий из мира политики, бизнеса, искусства.