Девочка с Севера - Лия Геннадьевна Солёнова
Как-то раз моя командировка пришлась на юбилей этого института, который отмечали на выездном заседании Учёного совета в институтской бане на берегу Псковского озера и куда сотрудники с песнями прибыли на институтских автобусах. В большом предбаннике, где были расставлены столы буквой «Г», а по стенам развешаны диаграммы, научные сотрудники сели за столы с закуской. Прослушали доклады, оживлённо, по-деловому и с юмором их обсудили, после чего приступили к застолью с домашним пивом, а потом дружно пошли париться. (Накануне меня предупредили, чтобы я захватила купальник.) После парилки бухались в холоднющую воду Псковского озера. К сожалению, как следует из материалов, размещённых в Интернете, сейчас от этого некогда ведущего в сланцевой отрасли института мало что осталось.
Одна командировка запомнилась посещением женского Пюхтинского монастыря, красивого, с ухоженной территорией и монашками, среди которых были совсем юные девушки. В Эстонии меня поразили аккуратные пашни, по периметру обложенные собранными с них булыжниками, и то, как эстонцы складывают дрова: не обычными поленницами, а в виде высоких круглых башен, которые смотрятся украшением дворов. Такие поленницы-башни были и на территории монастыря. Потом на даче своей подруги я даже попыталась сложить такую башню, но, достигнув метра высоты, она развалилась. Теперь я знаю из Интернета, что есть секрет кладки таких башен.
Удручающее впечатление марсианского пейзажа произвели на меня отвалы шлама, остающегося после переработки сланца. Дожди вымывают из них остатки смолы, которые бурыми ручьями стекают в ближайшую реку и далее в Балтийское море. Пыль с высохших отвалов, пока они не обрастут травой, ветер разносит по округе. Кажется, проблема с ними не решена до сих пор.
Работа по хоздоговору никакого исследовательского интереса для меня не представляла, поэтому я озадачилась поисками темы для продолжения научной работы. Шефу было не до меня. Он был озабочен подготовкой к двухгодичной поездке на Кубу для работы в институте радиологии, где работали онкологи. Научные сотрудники грезили о работе за границей, выгодной в материальном отношении, т. к. по месту основной работы сохранялось шестьдесят процентов зарплаты, а за границей платили местной валютой и чеками, которые народ по приезде отоваривал в магазинах «Берёзка». Как говорили знающие люди, за год работы на Кубе можно было заработать на машину «Жигули» или даже «Волгу», а главное, купить их, что для рядового советского гражданина было непростым делом.
Поскольку я занималась изучением канцерогенов в окружающей среде, то решила продолжить работу в той же области, но выйти на океанские просторы, а именно, заняться изучением полициклических ароматических углеводородов в морской биоте. Почитала литературу, послушала доклады на симпозиуме по загрязнению морской среды, завязала контакты с Государственным институтом океанографии в Москве, а также с такими же институтами в Батуми и Мурманске, составила план работы и показала Льву Манусовичу Шабаду, который его одобрил, сказав: «Я вам завидую: интересная работа, и вы ещё такая молодая!» Научных сотрудников в Москве, Батуми и Мурманске заинтересовала совместная работа, и она активно началась. Мне привозили и присылали пробы разных гидробионтов, которые я анализировала. Летом съездила в командировку в НИИ морского рыбного хозяйства и океанографии в Батуми, где днём работала, а после работы плавала в море, благо гостиница, в которой я остановилась, была недалеко от пляжа. Коллеги из института, оказавшиеся симпатичными людьми, мне строго наказали в номере запираться на ключ и ни в коем случае никому не открывать дверь. Несмотря на эту местную специфику, командировка оказалась интересной, полезной и приятной.
Мне, конечно, больше грела душу командировка не к Чёрному, а к Баренцевому морю в Полярный научно-исследовательский институт рыбного хозяйства и океанографии им. Н.М. Книповича (ПИНРО), который находился в Мурманске, где жили мама и сестра. У ПИНРО было собственное ледокольное научно-исследовательское судно, которое могло плавать в высоких широтах, не страшась льдов. Там я узнала много нового и интересного для себя. В ПИНРО был большой макет земной поверхности со всеми горами и впадинами, в том числе и дна Мирового океана, скрытого под водой. География суши хорошо знакома по картам, а вот ландшафт морского дна потряс меня разнообразием и перепадами глубин. Высокий горный хребет идёт посередине Атлантического океана с севера на юг. Плоское дно относительно неглубокого Баренцева моря прорезает широкое русло реки с притоками. К западу от линии «Норвегия – остров Медвежий» идёт резкий обрыв дна в глубину, куда впадает эта древняя река. Значит, в какие-то неведомо далёкие геологические эпохи дно Баренцева моря было сушей? Трудно представить! К несчастью, позднее в ПИНРО случился пожар, и этот потрясший моё воображение макет погиб.
Тем временем шеф уехал на два года на Кубу, откуда слал пробы, которые надо было анализировать, что я и делала, т. к. там не было спектрофотометра для анализа содержания бенз(а)пирена в объектах окружающей среды. Возвратившись, обнаружил, что сотрудник, которого он оставил вместо себя и планировал отправить на Кубу заместить освободившееся место, фактически не выполнял возложенные на него обязанности. Тот посчитал, что его поездка на Кубу – дело решённое и форсировал строительство своей дачи. Шефа по приезде, по-видимому, это настолько возмутило, что он решил направить на Кубу меня в качестве вознаграждения за работу. Такое решение привело в изумление всех, кто в какой-то мере был причастен к отправке специалистов в длительные зарубежные командировки. Сразу вспомнили, что я многодетная мать и как это можно отправить меня на такой длительный срок?! Оторвать на два года от семьи? Невозможно! Отправить с таким колхозом на Кубу? Тем более невозможно! Что скажут в райкоме: более подходящей кандидатуры во всём онкоцентре не нашлось?! Надо сказать спасибо шефу, который проявил невероятное упорство и добился возможности командировки сроком на полгода. Оформление растянулось почти на два года. За меня поручились шеф, свекровь, свёкор и муж. Коллега моего мужа – член парткома онкоцентра – клятвенно подтвердила в парткоме железобетонную моральную устойчивость Валеры. Шеф поручился за меня перед начальником первого отдела онкоцентра, свекровь – перед международным отделом онкоцентра, свёкор, бывший членом партийной комиссии райкома, – перед секретарём райкома партии. Муж дал письменное согласие в учреждении, отвечавшем за командировки в Государственном комитете экономических связей (ГКЭС) стран СЭВ, кажется, он так назывался. Словом, чиновники огородили себя от ответственности за меня со всех сторон. Видимо, на всякий пожарный случай.
В апреле 1983 года я прилетела в Гавану. В Москве бывавшие там люди проинструктировали меня, какие
