Путешествия англичанина в поисках России - Николас Бетелл
Однако публикация Луи в английской прессе никак не отразилось на встрече Елены с британским премьер-министром 30 мая. После часовой беседы обе дамы дали понять журналистам, что шантаж и угрозы Луи действия не возымели. Маргарет Тэтчер заявила: «Мы сохраним преданность профессору Сахарову».
В то же время в Горьком КГБ пытался использовать создавшееся положение в своих интересах. Газеты и журналы, включая такие, как «Новое время» и «Литературная газета», просили Андрея написать для них.
На что он ответил: «Пока у меня на шее петля, я ничего писать не буду». На КГБ теперь оказывали давление Горбачев и другие политические деятели, требуя разобраться в сложившейся ситуации. Однако было неясно, как разрешить эту проблему к удовлетворению обеих сторон.
В феврале 1986 года Сахаров направил Горбачеву очередное письмо с просьбой об освобождении четырнадцати политических заключенных. Список возглавлял ветеран диссидентского движения Анатолий Марченко, автор книги «Мои показания», который в тюрьме серьезно заболел. В марте Андрей пошел в горьковскую больницу, чтобы подлечить зубы, и там увидел доктора Обухова, своего старого мучителя, который вынудил его на разговор о политике, а затем выдвинул ему ряд требований. «Он использовал эту возможность, чтобы вытянуть из меня извинения за мое письмо академику Александрову и за статьи в «Обсервер». Он начал настаивать на том, чтобы я написал письмо благодарности зубным врачам больницы, а потом пытался доказать, что меня насильно кормили не за тем, чтобы мучить, а чтобы спасти мою жизнь»[143].
Когда Елена была проездом в Лондоне 30 мая, я видел ее мельком, окруженную журналистами, знаменитостями и русскими друзьями. Поразительно, думал я, как драматически меняется ее жизнь. Сегодня она королева среди восхищенной и обожающей ее публики. А через несколько дней она вернется во враждебное окружение. Я даже не мог предположить, как скоро они выйдут из этого мрачного мира.
Итак, Андрей и Елена продолжали жить в Горьком, ночью и днем их охраняли агенты КГБ. Это продолжалось почти весь 1986 год. Ходили слухи об их освобождении; предполагалось, что «что-то будет сделано», как только супруги «научатся хорошо себя вести». Сахарова пытались соблазнить возможностью опубликоваться, ему постоянно поступали заманчивые предложения. Виктор Луи продолжал предлагать Западу видеозаписи в доказательство того, что у Сахаровых «все нормально». Надежда на освобождение оставалась, но ничего значительного не происходило. Очевидно, на высшем уровне велись серьезная баталии.
В США вышла книга Елены, и опять всплыл аргумент, что ее желание обрести известность мешает интересам ее мужа. И снова на Горбачева оказывали давление, как в СССР, так и за рубежом, требуя доказательств, что его гласность и перестройка означают нечто более серьезное, чем больше работать и меньше пить.
В сентябре 1986 года, как считают Сахаровы, решение об их освобождении рассматривалось не только Горбачевым и Политбюро, но армейским командованием, которое рассчитывало извлечь пользу из известного неприятия Андреем американской стратегической оборонной инициативы. Однако это не означало, что КГБ был на деле готов отпустить его. Большую часть года Комитет пытался ослабить напряжение, возникшее из-за строптивой пары. Если бы их отпустили безо всяких условий, то это положило бы начало процессу освобождения других «антисоветских агитаторов». Сахаров и его «злая» жена оставались возмутителями спокойствия даже в Горьком.
В Москве же все разделились на два лагеря. Значат ли что-то гласность и перестройка? Готово ли советское правительство примириться с мнением Запада? Значат ли что-то слова Горбачева о реформах или это очередная «клюква»? А может, это просто борьба за власть? Реалистический подход к экономическим проблемам требовал дружественных отношений между Востоком и Западом. А это представлялось невозможным без разрешения дела Сахарова и некоторых других. Однако КГБ не собирался идти на уступки.
Я не был в СССР с июля 1971 года. С тех пор мне не раз непрозрачно намекали, что меня там не ждут. Но теперь веяния перемен, исходившие из самой Москвы, давали надежду, что после перерыва в пятнадцать лет мне все же дадут советскую визу. Я обратился в министерство иностранных дел. Джеффри Хау пообещал мне помочь. Но неожиданное событие заставило меня отложить визит в Москву: КГБ совершил один из самых провокационных актов за последние десять лет.
Дело Данилоффа
30 августа 1986 года американский журналист Николас Данилофф был, по его собственным словам, задержан среди бела дня на одной из московских улиц, посажен в машину, где ему заломили руки и надели наручники. Впервые за много лет к западному журналисту в Москве было проявлено такое отношение.
Вскоре цель КГБ прояснилась. В США арестовали одного из советских агентов Геннадия Захарова. Для того, чтобы «достать» своего агента из американской тюрьмы, им и понадобился Данилофф. Иначе его судили бы. КГБ заявил, что Данилофф был пойман с поличным, когда получал от своего русского друга Миши письменные донесения, касающиеся советских войск в Афганистане. «Мы с Мишей знакомы несколько лет, — рассказал Данилов спустя несколько дней[144]. — Он очень приятный человек. Общались в течение долгого времени. Я полностью доверял ему». Это была обычная история. Конечно, Миша находился под контролем КГБ, и именно он завлек своего друга в ловушку, что могло повлиять на встречу Рейгана и Горбачева в Рейкьявике.
На Западе с трудом могли припомнить подобный случай, когда иностранного журналиста хватали бы на улице Москвы и бросали в тюрьму по обвинению в шпионаже. Это было похоже на поведение советской милиции во время первой «холодной войны» в годы правления Сталина. И это никак не вязалось с желанием Горбачева наладить теплые отношения между Востоком и Западом. Или он лицемерил, или же против него действовали серьезные силы в его собственном правительстве. Западные журналисты, работавшие в Москве, теперь держались вместе, опасаясь дальнейших арестов. Многие отменили свои поездки в Москву. Оттепель в отношениях Востока и Запада, по-видимому, шла к концу.
Кризис продолжался две недели, прежде чем Данилофф и Захаров были переданы под ответственность своих послов и спустя несколько дней вылетели по домам. В ходе этой истории неизбежно встал вопрос: помогут ли встречи на высшем
