Борис Горбачевский - Ржевская мясорубка. Время отваги. Задача — выжить!

В Ландсберге продолжались бои. Подошедшие гвардейские части с реактивными установками вскоре вынудили противника отступить. Когда под утро полки ворвались в город, на улицах еще горели фонари, стрелки огромных часов в центре города показывали время, но для жителей неожиданное появление русских обернулось массовым паническим бегством… Вслед за отступающими немецкими войсками бежали, оставляя свои дома, даже не успев погасить свет в комнатах и подъездах, тысячи перепуганных горожан. Отступавшие немцы бросили и крупный тыловой госпиталь. Когда мы заскочили в здание, оказалось, что оно битком набито тяжелоранеными, в основном лежачими, мы смотрели на них — жалких, беззащитных, и ни у одного офицера, солдата не поднялась рука для отмщения. Комдив дал указания начальнику медсанбата взять госпиталь под контроль и попытаться запастись там лекарствами и перевязочными материалами. Но врача опередили офицеры Смерша, что впоследствии привело генерала к роковому решению.

После уничтожения дивизионного медсанбата было принято решение срочно воссоздать его заново. Запросили помощи. С медперсоналом подсобила армия, силами дивизии, с привлечением немецких врачей и сестер, наладили прием раненых в городе. Все полки выделили фельдшеров, санитаров, автомобильный транспорт.

Мне и майору — начальнику медсанбата Шилович поручил посетить немецкий госпиталь и ознакомиться с обстановкой, — возможно, они смогут выкроить для нас какие-то медсредства.

Уже на пороге госпиталя на нас дохнуло смрадом гниения и дезинфекции. По стенам коридора стояли ведра с гноящимися кровавыми бинтами и ватой, полные червей. Санитаров почти не было видно, да и сестер осталось немного, почти все сбежали. Чтобы осмотреться, пришлось пройти по палатам. Когда мы появлялись в дверях, возникала напряженная тишина. На кроватях сидели, лежали десятки людей, укрывшись поверх одеял шинелями. Почти у всех рядом с кроватями были прислонены костыли, палки или стояли коляски. И над всем господствовала невыносимая вонь; тяжелый, спертый воздух вызывал тошноту. Немытые человеческие тела; вероятно, полно паразитов. Лица мрачные — в одних тоска и безучастность, — эти даже не глядели в нашу сторону; другие, и нередко, смотрели злыми глазами; некоторые были настолько возбуждены, что находились на грани нервного срыва. Но все без исключения отчетливо понимали свое тяжелое положение — их бросили, оставили на растерзание русским, ими владели отчаяние и безысходность. И, все без исключения, они не ждали от нас ничего хорошего. Когда я попытался заговорить с одним, другим, все, как заведенные, отвечали одно и то же:

— Я присягал фюреру, выполнял приказ.

В одной из палат я заметил человека в сутане. Нам объяснили, что это местный пастор. Единственный из жителей Ландсберга, он не сбежал, остался в городе, чтобы помочь божьим словом раненым, для которых религия стала последним прибежищем — утешением и спасением. Мы познакомились. Пастор вежливо поблагодарил нас за помощь раненым и сказал, что генерал выделил ему охрану, солдата, для передвижения по городу.

Поговорили с врачами. Их осталось всего трое на весь госпиталь. Мой спутник договорился со старшим врачом, что в обмен на медсредства мы будем кормить раненых и поможем с лечением. Также майор поведал немецким врачам о ночном разгроме эсэсовцами нашего медсанбата и расправе над ранеными, попросив рассказать о происшедшем своим пациентам.

Для себя же, после осмотра госпиталя, расположенного в помещении бывшей гимназии, решили, что медсанбат следует разместить в таком же крупном пустом здании и где-нибудь на окраине города, подальше от боевых действий.

Выходя из госпиталя, мы наткнулись на труп растерзанной, без верхней одежды немки. Позже стало известно, что это была старшая медсестра госпиталя. Думаю, ее труп специально положили на нашем пути: дескать, смотрите, господа советские офицеры, что творит ваша армия.

Постарались прояснить происшедшее. И тут же выяснилось, что бойцы рядом стоящей части, узнав от своего товарища-санитара, работавшего в госпитале, что старшая сестра резко протестовала против передачи русским лекарств и перевязочных материалов, разъярились. Это был как раз тот случай, когда требуется лишь искра, чтобы вспыхнул пожар. За свой протест сестра поплатилась страшно. Женщину затащили в соседний дом, избили и, разорвав одежду, «поимели» всем взводом. Затем, еще полуживой, раздвинули ноги и засадили в промежность бутылку. Вид старшей сестры был ужасен. Попросили срочно убрать ее труп, извинились перед немецкими врачами.

Доложили генералу. Он приказал поставить часовых у госпиталя и без его разрешения никого туда не впускать.

Снаряды дальнобойной немецкой артиллерии ложились точно по городским кварталам, нанося большой урон нашим частям. Потери множились. Смершевцы доложили комдиву, что в госпитале тайно работает передатчик. Разведчики дважды обыскали все помещения и ничего не обнаружили. В штабе не поверили в мифический передатчик. Между тем прицельный обстрел города продолжался, и смершевцы продолжали категорически настаивать на своем. И генерал приказал: «Убрать госпиталь!» Подобного от Берестова не ожидал никто. Поддержал его решение только мой начальник, полковник Шилович.

Еще накануне вечером госпиталь жил своей обычной жизнью, слышались заунывные немецкие песни… Наутро здание было пусто. Все его обитатели исчезли. Мой товарищ, побывавший тем утром в госпитале, увидел только пустые койки, мокрые, заделанные до предела матрацы и валявшиеся повсюду протезы, лечебные лубки, костыли. Куда делись все раненые, врачи, сестры, — знает один бог.

Никто из офицеров не задал никаких вопросов, никого не спрашивали, куда делись люди. Пастор и его охранник тоже исчезли. А меня тогда посетили тяжелые мысли: быть может, случившееся есть лишь справедливая кара за мученическую гибель наших раненых и убийство девушек-снайперов?..

Меня вызвал на компункт Берестов:

— Нужно очистить город от мародеров. Даю тебе пять автоматчиков — твоих комсомольцев. Вот твое оружие, — он протянул мне короткую сучковатую палку. — Бей дубиной по паршивым задницам — независимо от чинов!

— Слушаюсь!

Слушаюсь-то слушаюсь, но что я должен делать?! Столь невероятных приказов я еще не получал. Стрелять я, конечно, не стану, как и бить палкой. Но я презираю мародеров! Вот и случай наказать мерзавцев!

Пройдя несколько кварталов, наткнулись на бойцов, грабивших склад. Четверо стояли передо мной с тюками за спинами. Я выстроил напротив свою пятерку и приказал: