Эвелин Левер - Мария-Антуанетта

Расследование закончилось, и было решено перевести ее в другую камеру. Измученная и ослабевшая, Мария-Антуанетта угасала с каждым днем. Возможно, некоторые члены Комитета общественного спасения надеялись, что она умрет своей смертью. Тем не менее Мария-Антуанетта объявлялась виновной в связи с контрреволюцией. Общественность требовала смертного приговора для «подлой австриячки». 9 сентября якобинцы потребовали ускорить процесс и исполнение приговора, которого ждала вся Франция.

Нужно было ждать 3 октября, когда будет составлено обвинение. «Национальный Конвент, — сказал Билло, — только что дал пример жестокости по отношению к предателям, тем, кто разрушает страну. Вдова должна взойти на эшафот, наконец, все ее преступления будут наказаны. Народ ликует, […] хотя она была осуждена тайно! Я прошу, чтобы революционный трибунал на этой неделе представил свое решение», — добавил он. Предложение было принято.

Фукье-Тенвиль, общественный обвинитель, так и не смог собрать досье против Марии-Антуанетты. В Тюильри были пересмотрены все ее личные бумаги и письма. Хотя дело велось очень быстро, депутаты Конвента обратились в суд с делом о Марии-Антуанетте, так же как когда-то они поступили с делом Людовика. 13 октября, накануне первого слушания, Фукье лично отправился в архивы, чтобы найти там доказательства, «которые касались бы дела и могли стать полезными в процессе над вдовой». Не найдя целого ряда документов, он объявил, что все они были уничтожены во время бегства в Варенн, и этого было достаточно!

Кроме того, чтобы вершить обвинение «Австриячки», Фукье-Тинвиль решил воспользоваться обвинениями, которые исходили якобы от… Людовика XVII против своей матери. Когда Симон, которому было поручено воспитание королевского сына, задал ребенку вопрос о столь дурной привычке (мастурбации), ребенок, не задумываясь, ответил, что этому его научила мама. 6 октября официальная комиссия, состоящая из мэра, прокурора и двух членов совета, а также полицейского чина, отправились в Тампль, чтобы взять показания.

Сидя в огромном кресле и болтая ногами, которые не доставали до земли, ребенок утверждал, что его мать и тетка вели тайные переговоры с неким стражником Лепитром, а также Туланом, Венсаном. Он подтвердил, что эти люди передавали что-то королеве и ее золовке, под конец он, хихикая, рассказал, как мать и тетка «приучили его к этим дурным привычкам. […] Он говорил, что его мать не позволяла никому об этом говорить […] и это продолжалось уже довольно давно».

На следующий день, 7 октября, допрашивали дочь Людовика XVI в присутствии тех же следователей, к которым присоединился художник Давид, член комитета. Девушка отрицала, что ее мать имела связь с тюремщиками. Она только вспомнила, что слышала как кричали стражники, когда она уже спала. Несколько раз брат поправлял ее, доказывая, что она говорила неправду. Мария-Терезия не нашла иного объяснения, как только сказать, что ее брат сошел с ума. Наконец, когда ее спросили, было ли такое, что ее мать и тетка укладывали ребенка спать с собой, она ответила, что нет. После допроса Людовик XVII ничего не добавлял.

Детей отправили, а на допрос привели мадам Елизавету. Принцессе зачитали заявление ребенка, «который упоминал и ее персону». Принцесса была поражена настолько, что онемела от подобной лжи. Придя в себя, она заметила, что ребенок приобрел дурную привычку уже давно и его мать несколько раз ругала его за это. Поскольку ребенок настаивал на своих словах, принцесса отказалась что-либо добавлять.

На заседании Революционного трибунала председатель обвинил королеву в пагубном влиянии на Людовика XVI: «Это вы научили Людовика искусству обмана, с помощью которого он лгал своему народу, который привык ему верить». Королева ответила: «Да, народ был обманут, жестоко обманут, но не мужем и не мной». Прекрасный искренний ответ человека, который по-прежнему убежден, что единственная законная власть в государстве — это власть короля. Столкнулись логика монархии и революционная логика.

Президент напомнил октябрьские дни 1789 года, ответственность Марии-Антуанетты в развязывании войны, и его обвинение заканчивалось «историей с гвоздикой». Следователь спросил у обвиняемой, не нужен ли ей адвокат. Она согласилась, но поскольку не знала никого, трибунал назначил ей двух адвокатов. Тарнсона-Дюкудрея и Шово-Лагарда. Предупрежденный 13 октября о том, что он является адвокатом королевы, последний прибыл в тюрьму, где впервые встретился с королевой. Потрясенный серьезностью своей роли, молодой адвокат, который узнал, что процесс начнется уже завтра утром, умолял королеву просить об отсрочке слушания дела. Королева сначала отказалась, но после убедительных советов адресовала в собрание прошение, которое осталось без ответа.

14 октября в зал слушаний, где толпились любопытные, одетая в траурное платье, вошла бывшая королева Франции. Едва ли можно было узнать в этой постаревшей, седой и измученной женщине Марию-Антуанетту. С высоко поднятой головой она подошла к креслу, которое находилось напротив стола общественного обвинителя. Судьи заняли свои места. Среди присяжных был хирург, библиотекарь, парикмахер, сапожник, владелец кафе, музыкант, журналист, бывший прокурор, бывший депутат законодательного собрания и еще несколько человек.

Мария-Антуанетта назвала себя, прежде чем опуститься в кресло. После короткой юридической преамбулы приступили к основной теме: «Слушается дело по обвинению Марии-Антуанетты, вдовы Людовика Капета, обвиняющейся, согласно доказательствам обвинителя, в государственной измене…». Затем последовали все инкриминируемые ей обвинения. В качестве доказательств использовалось все, даже памфлеты, даже убийство на Марсовом поле. Долгий перечень обвинителя «утомил трибунал». Итак Мария-Антуанетта обвинялась в государственной измене.

После этого были заслушаны 41 свидетель. Бывший командующий национальной гвардией Лорен Леконтр упомянул банкет гвардейцев, который состоялся 5 и 6 октября 1789 года. С какой целью? Убедить присяжных, что королева уже тогда имела контрреволюционные намерения. Лапьер, адъютант генерала 4-го дивизиона, представил какое-то событие, которое произошло 20 июня 1791 года, не произнося никаких обвинений. Королевский хирург Руссило утверждал, что нашел под кроватью Марии-Антуанетты в Тюильри после 10 августа бутылки вина, которые предназначались для моральной поддержки армии. Кроме того, он объявил ее виновной за расправы в Нанси и на Марсовом поле, поскольку она передавала деньги своему брату.

Настала очередь Гебера, который обвинял ее в кровосмешении. Затем упомянул о роли стражников в Тамплс, о деле с гвоздикой, один из судей попросил королеву объяснить обвинение в кровосмешении. Возмущенная королева вскинулась: «Если я не отвечу, то это только потому, что моя природа противится отвечать на подобные обвинения, предъявляемые матери». Ответ вызвал гул в аудитории и возмущенные возгласы, не утихавшие несколько минут. «Не слишком ли высокомерно я ответила?» — спросила она у адвоката, который удивился подобному вопросу.