Маргарет Сэлинджер - Над пропастью во сне: Мой отец Дж. Д. Сэлинджер

Когда окончился учебный год, я забросила вещи к матери, повидалась с братом и отправилась в дом моего приятеля с двухнедельным визитом — но, как семеро странников, которые поехали покататься часика на три и потерпели кораблекрушение, я этот визит продлила до бесконечности. Отпарировав несколько неистовых и яростных звонков от моей матери, миссис С., мать моего друга и моя героиня, со всей учтивостью, но твердо постановила, что не отправит меня домой ни при каких обстоятельствах, пока я сама не решу уехать. В первый раз в моей жизни кто-то из взрослых осмелился встать наперекор моим родителям и заявить прямо: «Это нужно прекратить, это недопустимо». Кто-то, наконец, сказал моей матери: «Я возьму на себя заботы о вашей дочери, коль вы на это не способны, и сделаю это с удовольствием». Миссис С. мне давала почувствовать, что общение со мной для нее удовольствие. Представляете? Она до сих пор не отослала меня домой. (И сейчас, почти через тридцать лет, я наслаждаюсь ее обществом, обществом ее выросших сыновей, их жен и детишек.)

Отец несколько раз виделся с миссис С. и удостоил ее наивысшей похвалы: он сказал, что эта женщина — настоящая леди, и что она напоминает ему миссис Хэнд; ни о ком другом он так не отзывался. Когда миссис С. овдовела, я надеялась, что они сойдутся; она, следует добавить, — красивая, изящная и умная женщина. Отец, насколько мне было известно, ни с кем не встречался с тех пор, как развелся с моей матерью, а миссис С. воплощала в себе все те качества, какие он ценил в женщинах. Через пару лет, когда юная возлюбленная отца поселилась в его доме, я усвоила хороший урок: существует большая разница между теми идеями, к которым отец привязан на словах, и теми людьми, с которыми он связывается в реальной жизни. Так или иначе, в то лето, когда я жила рядом с миссис С., моим другом Майклом и его братьями, она в моих надеждах, мыслях и мечтах была потрясающе подходящей свекровью, матерью моего избранника, матерью, избранной мною. И до сих пор является таковой.

Поскольку Майкл нашел себе работу на лето, у меня оставалась масса времени, чтобы вести дневник, который был для меня в годы отрочества изорванной «Картой» в отсутствие «Сердца в порту». Было у меня и время, чтобы писать письма, и мы с Холли, моей соседкой по комнате, постоянно поддерживали связь. Вот, по моему мнению, лучшее письмо из летнего лагеря — не письмо Симора из Хэпворта, а письмо Холли из Брентвуда. Письмо подлинного живого человека. Адрес на конверте написан большими печатными буквами — думаю, это очень оценили служащие лагеря, занимавшиеся почтой, — «Холли Тобайес, Брентвудский концентрационный лагерь, Эйнджелика, Нью-Йорк»; на штемпеле 1970 год.

«Дорогая Пегги!

Ооох, какая я злая! Вчера у нас было чудесное, замечательное, незабываемое вечернее развлечение — Брентвудский костер. Каждый коттедж должен был откопать какую-нибудь песенку, чтобы все ее спели хором (на самом деле никакого костра не зажигают — думаю, боятся, что мы обожжемся). Итак, по предложению нашего коттеджа я назвала песню Кантри Джо и Фиш — «Кажется, меня ведут на бойню» («Я за жизнь свою и гроша не дам: Следующая остановка — Вьетнам»). Конечно, мы обязаны были ее переписать и отдать на просмотр комиссии вожатых, цензурному комитету — они, конечно, обязаны вырывать с корнем все разлагающее, т. е. все антивоенное (антиамериканское!) и лишенное бодрости (неподходящее). Они были потрясены и сказали, что это мы петь не можем. Я спросила, почему, а они даже оскорбились, и давай ханжить, приводить возражения, довольно слабые. (Ну, это просто некрасиво, вот и все… знаешь, это просто не та позиция.) Меня-то уже тошнит от «одобренных» песен (на каждом костре мы поем такую муру, как «Марш муравьев» и почти все из фильма «Звуки музыки» — безбожно при этом фальшивя). К тому же все еле стонут, как расслабленные калеки, а вожатые носятся взад-вперед между толпами ребят и орут: «Пойте, пойте! Ну же, друзья, ничего не слышно! Дайте немного лагерного духа! ГРОМЧЕ!» И так далее, и тому подобное. Пока, наконец, мы не перепоем все одобренные песни, где-то к половине девятого вечера, и тогда они нас постараются отправить в постель или попытаются заставить петь «100 бутылок пива на заборе» (хотя мы должны петь «колы» вместо «пива» — кроме шуток) вплоть до самого конца. (Две бутылки колы на заборе, две бутылки колы, если одна упадет…) Так или иначе, торчать там мне не хотелось, и я ушла, а это — ни-ни: тут не разрешается сидеть одной в коттедже. Запрещено даже гулять в одиночку. (Они боятся — а вдруг выкуришь сигарету!) (Ужас!) Гулять по ночам — ни-ни: одна наша вожатая поставила свою кровать поперек входной двери, чтобы уж точно никто не вошел и не вышел. Дон не ложится — без шуток — до часу ночи, ходит дозором с фонарем и собакой. Кстати сказать, половина лагеря по воскресеньям отправляется в церковь. Набожные. Это хорошо.

Никто здесь не слыхивал о такой вещи, как приватный телефонный звонок.

Что до меня, то неделю назад я наотрез отказалась участвовать в чем-то, в чем участвовать не хотела. Не было никакой возможности заставить меня играть в «выбивалу», так что Дон теперь от меня отступился и всех посетителей направляет в обход, мимо меня.

Надеюсь, вы с Майклом теперь видитесь чаще и немного успокоили свои нервы. Что же до того, что на следующий год я буду навещать тебя в Маклинз, то я, возможно буду там с тобой в одной палате! Почему бы не основать еще один клуб проблемных детей? Что-то типа анонимных алкоголиков (к которым я на следующий год присоединюсь! Нет, шучу: я не так уж кошмарно пила последнее время). Знаешь, где один другому устраивает сеансы психоанализа.

Ну вот, это, похоже, все. Здесь ничего не происходит. Все мальчики выглядят, как Кевин А., с ёжиком, сексапильности в них не больше, чем у Джон В., а задаются они не хуже, чем Дэн Р. Бр-р-р! А еще все они — ужасные зануды.

Пища несъедобна. Одно время нам давали на ленч пиццу, хлеб (кошмарный) и кексы. Больше ничего. Ни фруктов, ни овощей, ни (боже упаси!) витаминов. От авитаминоза я заболела, у меня был тонзиллит с температурой, и меня упекли в лазарет на 6 дней.

ПИШИ! (Я письма тоже люблю!)

И тебя люблю,

Холли.

P.S. А ЭТО МЕСТО НЕНАВИЖУ!

P.P.S. Я купила оба альбома Джеймса Тэйлора…нечто вроде памятника Р. (Но клянусь, что в жизни не скажу с ним ни слова!) Теперь, в память о С. и Р., у меня 2 альбома Джеймса Тэйлора и 3 «Криденс Клеруотер». Я совсем сошла с ума! Но альбомы мне на самом деле нравятся, особенно Джеймса Тэйлора.

P.P.S. Передавай привет всем, кого я знаю».