Российский либерализм: Идеи и люди. В 2-х томах. Том 1: XVIII–XIX века - Коллектив авторов
«Русский вестник» становится органом, ведущим непримиримую борьбу с нигилизмом. Почти все русские антинигилистические романы опубликованы именно в этом журнале. Катков был жестким редактором: все, что не отвечало его запросам, его политическим требованиям, он беспощадно вычеркивал или переписывал своей рукой. Страдали не только рядовые, но и крупнейшие писатели России – Достоевский и Лесков. Правке подверглись, скажем, такие романы Достоевского, как «Преступление и наказание» и «Бесы». Преклонения перед литературными репутациями Катков не испытывал. Последняя часть «Анны Карениной» показалась ему не отвечающей его идеологическим устремлениям, и он потребовал исправлений. Толстой отказался, напечатав эту часть отдельным изданием: он был, в отличие от Достоевского и Лескова, в материальном отношении человек независимый.
С 1860-х годов Катков пытается утвердить буржуазную цивилизацию в России, опираясь на государство. И вопрос о народном образовании в этом смысле оказался среди основных. После крымского поражения стало ясно, что николаевский откат от идей петровского просветительства губителен, что без внедрения новейших научных и технических достижений Россия неминуемо потеряет свое положение сильной державы. Однако, как полагал министр народного просвещения Д. Толстой, русское образование должно ориентироваться на классическую древность: это поможет отвлечь молодежь от современных проблем. Публицистическим выразителем возврата к «имперскому просветительству» стал Катков, активно содействовавший созданию в России классических гимназий. Себя он считал одним из самых верных последователей Петра, утверждавшего русский вариант европейской буржуазной цивилизации под монаршей властью и опекой. Катков заявлял, что именно Славяно-греко-латинская академия, которой покровительствовал Петр, создала Ломоносова, следовательно, и его гимназии послужат формированию новых великих российских ученых.
Вместе с тем М.Н. Катков выступал и как активный сторонник земства, т. е. тех представительных низовых учреждений, которые должны были бы стать основой гражданского общества. Он писал 12 апреля 1863 года: «ю апреля открылась наконец новоустроенная городская Дума в Москве… Вслед за Москвой и другие города не замедлят получить то же учреждение. А вместе с городами то же начало единения сословий в общественном деле распространят по всему лицу Русской земли земские учреждения, уже приготовляемые законодательным порядком. Нет сомнения, что из этих начатков сама собой разовьется новая общественная организация вместо доселе господствовавшей у нас. Сословия еще остаются, но они сближаются между собой и соединяются в совокупной деятельности. Из этого сближения существующих сословий не преминет выработаться сам собой новый тип общественной организации». Другое дело, что общество должно быть структурировано, и без высшего культурного слоя, который послужит ориентиром для всех сословий, невозможно задать верное направление общественного развития – свободное, просвещенное и антинигилистическое.
Катков ратовал за просвещение элиты, за создание слоя людей рафинированных, образованных, утонченных, которые могли бы служить Российскому государству на пути его вхождения в европейско-буржуазную систему ценностей. Редактор «Русского вестника» полагал, что высокий уровень культуры этого слоя способен компенсировать его немногочисленность. Интересно, что возникновение независимо мыслящей элиты казалось ему залогом оживления всех сторон российской жизни, в том числе и церковной. В 1868 году он писал: «Что бы ни говорили защитники папства, ей (церкви. – В.К.) не может принадлежать государственная власть, но по тому же самому она не может быть также и полицейским учреждением, не слабея в своем существе, не лишаясь своего духа. Ошибочно было бы думать, что церковь, опираясь на силу ей не свойственную, может в то же время сохранять в себе и ту силу, которая ей свойственна. Нет, одно из двух. Чем более церковь, как и всякое духовное дело, опирается на силу ей внешнюю, тем более бездействует она внутренне. Дух, без которого люди начинают обходиться, отлетает от них, и дело, лишенное жизни, подпадает под закон механизма. Истина только там, где есть убеждение в ней, где есть вера в ее силу. Если люди привыкают поддерживать свое дело механическими способами, то дело мертвеет в их руках, и они теряют веру в него».
Характерно, что на протяжении всей жизни М.Н. Каткова именно отношение к Пушкину и пушкинской поэзии служило ему ориентиром в общественной жизни. И его общественно-эстетическая позиция получила окончательное выражение в статье 1880 года, посвященной юбилею поэта. Как уже упоминалось, основной заслугой русского народа Катков считал создание мощного государства. Но «жизнь народа и его призвание», пишет он в этой статье, не исчерпываются делом государственной нужды: «Чем производительнее творчество мысли среди народа, чем выше подъем духа в его избранных людях, чем обильнее и плодотворнее раскрываются в нем дары Божии, тем возвышеннее становится его положение в мире и тем он любезнее и дороже для человечества… В Пушкине всенародно чествуется великий дар Божий. Ему не доводилось спасать отечество от врагов, но ему было дано украсить, возвысить и прославить свою народность».
На торжественном банкете в честь пушкинского праздника мирились старые враги, лились слезы и шампанское, русские литераторы на короткий миг ощутили свою общность, почувствовали, что все они – выразители русской культуры во всем ее противоречивом единстве. Произнес слово примирения и Катков – подняв бокал и обращаясь к И.С. Тургеневу, который когда-то опубликовал в его журнале три крупнейших романа: «Накануне», «Отцы и дети» и «Дым». Близкими казались и их позиции: Тургенев – либерал по убеждениям, порвавший из-за своего либерализма с радикальным «Современником», человек, тридцать лет проживший в Западной Европе, чтобы избавиться от борьбы, которая ведет к утилитаризму в искусстве. Но впоследствии писатель и издатель разошлись. И вот на празднике, когда Тургенев только что произнес панегирик красоте, искусству, сказал о «чувстве единодушия, которое проникает теперь нас всех, без различия звания, занятий и лет», Катков решил сделать шаг к примирению. Однако Тургенев опустил свой бокал и накрыл его ладонью. Потом он говорил: «Я старый воробей, меня на шампанском не обманешь!» Демонстрация была очевидная. Это заметили, истолковав как факт символический, почти все газеты и журналы того времени.
Но и Катков остался непреклонен: «У нас теперь все толкуют о политических партиях. Не принадлежал ли и Пушкин к
