Сьюзен Зонтаг - В Америке

— …но, к сожалению, у меня только один ребенок, да и тот далеко, в пансионе близ Бостона.

— Я говорю о вашей труппе. Они тоже ваши дети — духовные дети, их спасение целиком зависит от вас.

— Как вы считаете, много ли религиозных фанатиков в Америке? — прошептал Богдан мисс Коллингридж.

— Что вы там шепчете, сэр? Послушайте, что я скажу вашей матери.

— Я не актер, мадам, и, по-видимому, моей душе не грозит непосредственная опасность. И я никому не позволю утверждать, что с этой дамой меня связывают сыновние отношения.

Эбен Стопфорд, борец Шарль в «Как вам это понравится» и привратник в «Макбете», стукнул по столу своей широкой ладонью.

— Я вижу, надо мной здесь смеются.

— Мадам Марина, можно мне проводить даму к выходу?

— Не надо, Эбен. Все нормально.

Миссис Уэнтон торжествующе улыбнулась, затем подошла к столу и пристально посмотрела Марыне в лицо.

— Позвольте поговорить с вами. С глазу на глаз. Меня прислал к вам со священным поручением тот, кто очень дорог моему сердцу.

— С глазу на глаз. Очень хорошо. Только я возьму с собой джентльмена, который сказал, что он — не актер.

В гостиной Богдан взял со столика журнал, сел на диван, скрестил ноги и нахмурил брови. Марына усадила незваную гостью напротив себя, в кресло возле книжного шкафа. Мелвилл, которого Марына решила не корить за то, что он не справился со своими обязанностями часового, принес кофе. Сурово отмахнувшись от него, непрошеная посетительница разинув рот наблюдала, как Марына вставила что-то в короткую золотую трубочку, которую прихватила губами, наклонилась вперед, когда Богдан встал и чиркнул спичкой, чтобы поджечь кончик трубочки, и снова откинулась, положив кисть на кружевную салфетку, что накрывала ручку мягкого кресла.

— Вы никогда не видели даму с сигаретой?

— Никогда!

— Теперь увидели, — сказала Марына. — Будьте так любезны, пересильте свое удивление и расскажите, что вам от меня нужно, или позвольте мне вернуться к столу.

— Я могу начинать? Вы слушаете меня?

— Можете начинать, миссис Фэнтон.

— Уэнтон. Не знаю, получится ли, когда у вас дым валит изо рта и ноздрей.

— Получится, — сказала Марына. — Попробуйте.

— Прошлой ночью ко мне приходил мой сын из горнего мира. Мой маленький сын, которому было всего лишь три годка, когда он утонул в пруду рядом с нашим домом, и у него в глазах сверкали звезды. «Мама, — сказал он, — ступай к мадам Заленской и скажи ей, что пол сцены — решетка, под которой пылает адский огонь. Предупреди ее, мама, что, если она будет и дальше подавать дурные примеры, ей не будет никакой пощады. Однажды она сделает один-единственный шаг, и под ней с треском провалится пол, и она упадет в огненную бездну, и остальные актеры вместе с ней». — Миссис Уэнтон смотрела на Марыну влажным, умоляющим взглядом.

— Я очень сочувствую вашему горю. Когда это случилось с вашим сыном?

— Много лет назад. Но он всегда со мной. «Мама, — сказал он прошлой ночью, — во имя блага людей, пойди и попроси мадам Заленскую, чтобы она спасла себя и множество других душ, которые она развращает».

— Марына, только не…

— Развращает? Я кого-то развращаю?

— Да! — И гостья разразилась тирадой против пьес, в которых играла Марына, особо выделив «Адриенну», прославляющую сцену, «Камиллу» — историю куртизанки и «Фру-Фру» — историю легкомысленной женщины, бросившей мужа и маленького сына. — Все три, — заключила она, — адские исчадия французских авторов.

— И вас не удовлетворяет, что все эти несчастные женщины — Адриенна, Маргарита и бедняжка Жильберта — умирают в конце пьесы? Если даже они так порочны, как вы говорите, неужели они недостаточно наказаны?

— Но прежде чем они получают наказание, вы, мадам Заленска, благодаря своему искусству, представляете их очень привлекательными.

— Так, значит, меня тоже нужно наказать? Вы это хотите сказать?

— Марына, можно мне…

— Нет, Богдан, я хочу выслушать миссис Уэнтон до конца. Я хочу понять ее.

— Нечего здесь понимать, мадам Заленска. Я пришла во имя морали и религии.

— Какой религии, позвольте спросить?

— Я — евангелистка. Представительница всех религий.

— Да что вы говорите? В Америке так много различных церквей и даже — как мне говорили — семей, члены которых принадлежат различным конфессиям. И вы верите во все эти религии, миссис Уэнтон? Феноменально! Но я принадлежу только одной церкви — римско-католической и следую ее заповедям милосердия и любви.

— Слава богу, я не принадлежу римской церкви, но все мы хорошо понимаем разницу между добром и злом. Бог дал вам талант. Прекрасный талант. Почему же не использовать его во благо? Зачем вы показываете такие аморальные пьесы?

— Надеюсь, вы не считаете аморальным Шекспира?

— Еще один прекрасный талант, который был употреблен во зло! Не везде, конечно, но у Шекспира полно непристойностей! Похоть, которая называет себя любовью, служит темой «Ромео и Джульетты» и «Сна в летнюю ночь», где все спят вповалку на земле, а в «Как вам это понравится» и «Двенадцатой ночи» есть женщины, которые скачут по сцене в трико! И еще есть колдовство в той пьесе, где жена уговаривает мужа убить короля, после того как ведьмы напророчили…

— Прошу вас, не произносите, — сказала Марына.

— Чего?

— Миссис Уэнтон, какие пьесы вы хотите видеть в моем исполнении? Наверное, «Страсти».

— Еще одна мерзкая французская пьеска? Судя по названию…

— Нет-нет, это религиозная пьеса, которую показывают в Австрии. Ее тема — страдания Христа.

— Послушайте меня, мадам Заленска. У вас великолепная внешность, великолепный голос. Вы способны влиять на людей. Это женский дар. Станьте женщиной-оратором, а не лицемерным созданием, что притворяется на сцене кем-то другим. Вы могли бы говорить от чистого сердца. Вам нужно стать проповедником!

— И что же станет с моим искусством?

— Искусство — обман! Самый большой обман в мире. Слава — тоже.

— А деньги?

— Деньги — это не обман, а ловушка.

— Тонкое различие, — сказала Марына. — Но я не могу представить себе американца, который считает деньги просто-напросто обманом.

— Зачем вы критикуете страну, которая так добра к вам?

— Ах, — вздохнула Марына, погасив сигарету и поднявшись, — тут вы правы. Это критика, плоская и неоригинальная, — кто не осуждал американский «роман» с деньгами? — но я имею право, чисто американское право, выдвигать это обвинение против своей приемной родины. Как вы, возможно, знаете, в этом году мы с мужем — прошло семь лет с тех пор, как мы сюда приехали, — стали американскими гражданами. Я очень благодарна этой стране. И поверьте, я тоже не считаю деньги обманом.