Наталья Солнцева - Иван Шмелев. Жизнь и творчество. Жизнеописание

Большое солнце. — Ты в нем! Ты — во всем, для меня, моя нежная, моя светлая! И все — для меня — в тебе, в Тебе, только. Это я крепко познал теперь. Аминь[550].

Болезнь отпустила только к июлю.

XIX

«Темные аллеи» Бунина

Об отношении к Советам

«О тьме и просветлении» И. А. Ильина

Летом 1945 года Бунин публично читал свои произведения. Шмелеву он приглашения не прислал. Читал то, о чем Шмелев не писал. Читал то, что Шмелев считал недостойным бунинского таланта и миссии русского писателя. Читал, по выражению Шмелева, «голоту», порнографию; «старческая похотливость» — так отозвался он об этих рассказах Бунина; он принципиально не читал этой «паскудографии»[551].

Речь шла о «Темных аллеях». Книга вышла в 1943 году, а второе, дополненное издание — в 1946-м. Первое издание отпечатано в Нью-Йорке, и в книге было всего одиннадцать рассказов. Второе издание — парижское, и в его состав вошло тридцать восемь рассказов. «Да, темные»[552], — саркастически заметил Шмелев.

29 декабря 1946 года состоялся вечер в честь и по поводу «Темных аллей». Было вкусно, весело, танцевали. Среди приглашенных — Тэффи, Маковский, Зайцев, Берберова. Шмелева, конечно, не было.

Его так изумил сам факт издания, что издателя Ореста Григорьевича Зелюка он обозвал литературным большевиком. В 1947 году он даже высказал мысль о необходимости, наравне со свободной печатью, цензуры, а в его иронических виршах о «Темных аллеях» были строки:

Тут инстинкт-то вон какой:Родовой да половой…Избежим такого «рейда»:Почитай о сем у Фрейда…Помни, помни: «не суди…»Оттошнись — и прочь иди.Хорошо-с… ну, а… издатель..?Что ж издатель!.. ах, Создатель!..Это — денежку кует,Это — пару поддает.Ну, при чем же тут… издатель,Коли есть такой писатель!..Не простой, а — при-Нобель!Вот отсюда и… кобель[553].

В непримиримости Шмелева, в его нежелании бесстрастно прочитать хотя бы несколько рассказов из «Темных аллей», возможно, сказывалось не только неприятие самой темы эроса, но и старая обида, связанная с борьбой за Нобелевскую премию.

Любовная проблематика, органично развитая во всем творчестве Бунина, была второстепенной в творчестве Шмелева. Шмелев как-то даже высказался о том, что люди не научились любить, что животные порой любят красивей. Плоть, эрос — темы, в которых шмелевский дар проявлялся значительно скромнее, чем в описании бытия православной семьи. Плоть — не его тема. Как он писал Бредиус-Субботиной:

…я признаю за телом властные его права, все принимаю, как дар Творца, я не аскет, несущий подвиг, мне тело нужно, да… нужно для возбуждения, для творческих порывов-взлетов… но я себя держал на поводу, для Оли, для порядка, для… не знаю[554].

Но возможно, ему просто было не дано писать об эросе так, как Бунину. В «Жизни Арсеньева» Бунин называл себя казаком-бродником, которому никак невозможно усидеть дома; его герои влюблены во всех женщин мира; с героями его происходило что угодно, только бы не быть им скованными узами брака. Шмелев же признавался Ольге Александровне: «…я выдержал огромную борьбу с чувственной стороной во мне, не светлой», остался вне «пределов любви»[555].

Шмелев, с его собственных слов, никогда не испытывал и чувства ревности. Он не знал этой страсти, этой тьмы, как он писал. Таким образом, его вдохновение было лишено и этого источника. Лишь однажды, будучи влюбленным гимназистом, он устроил сцену ревности некому полковнику, приставу части, принявшему горячее участие в судьбе семьи Охтерлони (только что умер отец Ольги Александровны) и хлопотавшему о пенсии от Севастопольского комитета. Молодой Шмелев увидел, как Оля Охтерлони и полковник на извозчике ехали в канцелярию губернатора, он заявился к полковнику и решительно потребовал оставить в покое его невесту.

Если Шмелев и писал о любви, то оказывался во власти высокой цели изобразить идеал. Такой была Анастасия из «Неупиваемой чаши», Даринька из «Путей небесных». Он описывал их так, чтобы читатель целомудренный ничего грязного, темного или просто соблазнительного в женском образе не нашел. Его прямо-таки тошнило от пошлости любовной. Как когда-то тошнило от натуралистической изобразительности, от Золя. Как символ собственного творческого состояния он воспринимал стихотворение Пушкина 1828 года «Кобылица молодая»:

Кобылица молодая,Честь кавказского тавра,Что ты мчишься, удалая?И тебе пришла пора;Не косись пугливым оком,Ног на воздух не мечи,В поле гладком и широкомСвоенравно не скачи.Погоди; тебя заставлюЯ смириться подо мной;В мерный круг твой бег направлюУкороченной уздой.

Из его писем к Бредиус-Субботиной ясно, что он испытал описанное Пушкиным, что сам себя в творчестве укоротил и направил в мерный круг, и помогала ему в этом его жена, Ольга Александровна — и до, и после своей смерти.

Ильин называл Бунина мрачнейшим из эпикурейцев. Все-таки — из эпикурейцев. Шмелев слышал в бунинской прозе эту тональность. Сам же он полагал, что истинный писатель творится страданием. «Радостными в творчестве бывают лишь не-глубокие, не-трогающие, не-захватывающие. Эпикурейцы…»[556] — писал он О. А. Бредиус. И развивал свою мысль: даже Мопассан знал, что такое страдание, как и Бальзак, Флобер, Стендаль, Шатобриан, Доде, Гюго, Диккенс, Шиллер, много горького познания у Гете и, конечно, у Пушкина.

У «Темных аллей» был безусловный успех. Как писали критики, в том числе и Адамович, в них звучала благодарность к жизни, пусть несовершенной. Но были и смутившиеся. Для подготовки американского издания «Темных аллей» пришлось пойти на мелкие купюры; как вспоминал Андрей Седых: «В 47-м году я получил от Бунина манускрипт его „Темных аллей“. С разрешения автора М. А. Алданов и я удалили из рукописи несколько строк, которые могли вызвать обвинение в „эротизме“, — обвинения этого он впоследствии все равно не избежал»[557]. Георгий Гребенщиков в январе 1944 года написал Алданову: «…скользкая эротика, забава бывших и, слава Богу, изгнанных из быта барчуков, растлевавших своих горничных…»[558]. Строгий Ильин усмотрел в «Темных аллеях» похотливое естество человека, не различающего добра и зла. Бунин же сопоставил «Темные аллеи» с «Декамероном»: обе книги создавались в мрачную пору, в одном случае это была война, в другом — чума. Ему рассказы «Темных аллей» были необходимы как спасение от ужаса жизни. Да и прав ли Ильин, видевший в творчестве Бунина лишь инстинкт? лишь пол? В «Позднем часе» (1938) герой говорит о том, что в будущей жизни встанет перед избранницей на колени и поблагодарит ее за все, что получил от нее в жизни земной. Инстинкт Бунин умел опоэтизировать, что давалось редким писателям. Рядом, пожалуй, можно поставить лишь Куприна. Да и многие бунинские герои расплачивались за свою естественность смертью, болезнью, неудавшейся жизнью.