Владимир Мартынов - Явка в Копенгагене: Записки нелегала

Кивнув в знак того, что понял, о чем речь, он ушел, так как был уже конец рабочего дня. А в соседней комнате слышались голоса охранников. Они в это время смотрели футбол и бурно реагировали на события на стадионе. Они уже привыкли ко мне и не были столь строги, как в первое время. Да и старшим группы в тот день был мой старый знакомый — тот самый мордастый следователь, который проводил первый допрос.

Я приготовился к возможной реакции на мои послания. Каждое из них скорей всего даст мне же по голове, уж в этом я не сомневался. Бумерангом. Что-то будет! Может, хоть один из них да сработает. Да, достанется мне на орехи. Ох достанется! Потеряю доверие. К черту доверие! Главное— дать знать в Центр, что мы за решеткой. Близился вечер. Ничто не предвещало бурю. Постоянно велись телефонные переговоры. Вот прозвенел звонок входной двери, и вскоре предо мной предстал щуплый, на вид благообразный человек среднего роста, лет пятидесяти, с аккуратно подстриженными нафабренными усами, с голубыми глазами, румяными подагрическими щеками и хорошо ухоженной, волнистой шевелюрой, в которой пробивалась седина. И сам он был таким чистеньким и аккуратным. Манеры его были мягкими и вкрадчивыми. Нас оставили вдвоем.

— Здравствуйте! — сказал он по-русски, протягивая руку. — Меня зовут Пепе, — представился он, улыбаясь. Я пожал ему руку, и он сморщился от боли.

— А вы знаете, у меня нет желания говорить с вами по-русски, — отвечал я ему по-английски. — Вы что, из НТС?[39]

— Ну что же, — осклабился он, показывая желтые прокуренные зубы, — не хотите говорить по-русски, давайте по-английски. Никаких проблем. Нам ведь все равно предстоит с вами работать, хотите вы этого или нет. У вас просто нет другого выхода, кроме как сотрудничать с нами.

— С кем это— с вами? Не знаю, кого вы представляете.

— Но у вас же все равно нет выбора, — ответил он. — Не все ли вам равно с кем?

— Ошибаетесь, сэр. Выбор есть. Я откажусь с вами работать, вот и все. Меня взяли они. С ними и буду работать. А вы… Кто вы такой?

— Ну, предположим, я международный представитель.

— ООН, что ли? Или может Си-ай-эй.[40]

— Как вам будет угодно.

— A-а, ну так бы сразу и сказали: я — человек ЦРУ.

— А вы, наверное, подумали, что какой-нибудь белогвардеец?

— Да. Именно это я и подумал. Вы похожи на белогвардейца времен гражданской войны. Нафталином, знаете ли, попахивает…

— Я даже не русский, если хотите знать. Я — грузин. Ну так как, может быть, мы все же приступим к делу? — спросил он, дружески улыбаясь.

В этот момент в квартире раздался звонок.

— Валяйте, — сказал я. — Чего уж там. А не выпить ли нам для начала за знакомство? (Надо было хоть как-то выиграть время, да и за выпивкой можно узнать кое-что о твоем собеседнике.)

— Я сейчас пойду спрошу, есть ли у них виски. Я и сам бы не прочь. — Его вислый красноватый нос и слегка отвисшие румяные щеки выдавали в нем поклонника Бахуса. Он поднялся, чтобы подойти к двери, но в это время она вдруг резко распахнулась, и мой мордастый следователь, яростно зыркнув на меня большими навыкате глазами, пальцем поманил Пепе. Пепе вышел, закрыв за собой дверь. За дверью слышались возбужденные голоса. Я, конечно, догадывался о причине тревоги и ждал, что будет дальше. Вошел Пепе. Он выглядел несколько обеспокоенным и обескураженным.

— Боюсь, что я буду вынужден вас покинуть, — сказал он несколько смущенно, без улыбки. — Там у них какие-то осложнения. Но мы с вами еще увидимся.

— До свидания, сэр. Сожалею, что наше первое знакомство оказалось столь кратким.

Убрав в свой кейс магнитофон и бумаги, которые он принес с собой, Пепе спешно удалился. Вскоре в комнату ворвался мордастый. Он был вне себя от ярости. Он свирепо размахивал перед моим лицом огромными кулачищами, брызгал слюной и кричал, что я еще у него поплачусь за мои штучки. Что сюда, чего доброго, сейчас явятся террористы и взорвут нас всех ко всем чертям. Что я не ведаю, что творю. В конспиративной квартире царила паника. Они вывели меня в гостиную и снова надели наручники, набросив на руки плащ, и мы быстро пошли по коридору к лифту, который уже был на подходе. Когда вошли в лифт, мордастый размахнулся, чтобы ударить меня в ухо, но сдержался, пообещав снова, что он еще со мной поговорит.

— Зачем вы это сделали?! — спросил другой сотрудник. — Ведь нас всех могли угробить! Вы же знаете, что террористы вездесущи, у них кругом свои люди, в том числе в редакциях газет.

— Не надо преувеличивать, — отвечал я.

Впоследствии я узнал, что те студенты подняли мое послание и отнесли записку в газету, но военный цензор, действовавший при военном режиме, забрал у редактора сообщение и тотчас позвонил в СИДЭ. Рабочий же, поймавший мое послание на крыше, в знак солидарности отдал записку первому попавшемуся полицейскому, и тот вместе с офицером из комисарии пришел на конспиративную квартиру выяснить, в чем тут дело. Да, зря я, наверное, затеял эту кутерьму. Игра моя лопнула. Как это все теперь будет? (Сейчас я думаю, что сглупил. Ведь это мне ничего не дало. Результат — ноль.)

В полном молчании мы спустились в подземный гараж. Меня впихнули в машину и повезли, позабыв даже завязать глаза. Я с удовольствием наблюдал за уличным движением. Через час машина остановилась у какой-то комисарии в Большом Буэнос-Айресе, и меня тотчас препроводили в дежурную часть. Подчеркнуто строгий молодой офицер, видно только что из училища, ввел меня в ярко освещенную комнату, велел раздеться догола, прощупал всю мою одежду. Я молча стоял, поеживаясь от холода. Сквозь приоткрывшуюся дверь просунулась знакомая толстая рожа полицейского, который когда-то служил в комисарии напротив нашего бара.

— A-а, голубчик, попался! — злорадно хихикнул он. — Поделом тебе! Нечего было с нас столько драть за кока-колу! За это тебя и посадили!

— Все хорошие люди рано или поздно попадают в тюрьму, — отвечал я ему.

— Вон отсюда! — рявкнул на него офицер, и дверь захлопнулась. — Молчать! — это уже он на меня.

Меня впихнули в крохотную одиночную камеру. На цементном полу лежал грязный тюфяк. Было темно и смрадно. Пришел человек, назвался врачом. Нагнувшись к зарешеченному окошечку в двери, спросил: — Жалобы есть?

— Нет.

— К вам применялись методы физического или психического воздействия?

— Нет.

— А кто вы будете?

— Русский шпион, говорят.

Он отшатнулся, словно его палкой огрели, ошалело посмотрел на меня, и, повертев пальцем у виска, стремительно ретировался. «Чокнутый какой-то», — услышал я его слова за дверью.