Тамара Катаева - Отмена рабства: Анти-Ахматова-2

Что ей за падчерица Ирина Пунина? Ее тянуло в круг повыше <…> Мне иногда кажется, что ее отношения с дочерью Пунина обусловлены именно этой потребностью — смягчить прошлое, облечь его в умилительную рамку: падчерица, к которой относятся как к дочери. Из этого ничего не вышло, кроме абсолютного безобразия. (Н. Я. Мандельштам. Вторая книга. Стр. 351.)

Ирине Николаевне было 22 года, она была замужем и имела ребенка, когда умерла ее мать, к которой она была очень привязана, а с Ахматовой к тому времени ее отец уже почти десять лет как окончательно разошелся, имел другую гражданскую жену. Не была никогда и приемной дочерью.

Невразумительные комментарии Кралина: неточный или замаскированный под неточность намек: …и интимные письма к близким людям (В. К. Шилейко, А. Г. Найману), и дружеские <…> (письма М. Л. Лозинскому, Н. И. Харджиеву, Э. Г. Герштейн)… (А. Ахматова. Собр. соч. в 2 т. Т. 2. Стр. 364.)

Отношения людей намеренно запутываются: вдовы, мужья, приемная дочь, сводная сестра и пр.

Занимательная филология: «Вдова такого-то» — все понятно, звание, титул. «Вдовец кого-то», хоть какой самой знаменитой женщины — не говорят. Вдовец — это притягательное звание само по себе. Свободен! А уж чей он там был вдовец — не важно.

Об Ардове Вы пишете, что в глазах «всех» — это был дом А.А. Для меня глаза всех — не довод; я знаю то, что знаю. В глазах «всех» Ирина — дочь А.А., а сероглазый король — лучшее стихотворение Ахматовой…

…Ахматова живала здесь (у С. К. Островской) целыми неделями. «Как поссорится с Иркой (Ириной Пуниной. — M.К.), так и перебирается ко мне, бывало, на неделю, а бывало, и на месяц», — говорила Софья Казимировна.

Такие подростковые штучки — поссорившись с «падчерицей» — соседкой по квартире — бежать к подруге.

В записных книжках Ахматова составляет свое «добротолюбие», что такое хорошо и что такое плохо. «Внучка» — Аня Каминская — навещает ее в Москве в больнице. Мне будет плохо без нее, но отрадно видеть такой пример душевного величия. Вся больница от нее в восторге. Не совсем так. Но не в этом дело. Падчерица очень холодно к ней относилась. Я наблюдала, как тихо, ласково сидели возле постели Анны Андреевны ее приятельницы, а эта «приложится» и сейчас же начинает рассказывать, как она устала, голодна, сколько у нее дел. (Н. Г. Крупецкая. В Боткинской больнице. Я всем прощение дарую. Стр. 81, 80.) Дело в том, ЧТО считать примером душевного величия человеку, который в величиях считается экспертом. Уж ведь не простенькое подчинение тому, кто уважать себя заставил и лучше выдумать не мог?

Ко мне заходят моя приемная дочь и внучка… Это моя приемная дочь, но мы давно живем вместе, я ее вырастила, это моя семья.

«Падчерица» — уже не только Ирина Пунина. Дочь Ирины Анна Каминская — тоже «падчерица». А Лев Николаевич Гумилев — всего лишь «наследник». Она очень радовалась, когда ей передали (в последней больнице после инфаркта), что он к ней придет. Но друзья не допустили его к ней. Это было для нее большое огорчение. <…> Лечащий врач тоже находил, что волнение от встречи было бы для нее менее опасно, чем постоянная сдерживаемая тоска от того, что он не пришел. «Я считаю, что свидание с сыном было бы для нее очень хорошо», — говорил врач. Вот как серьезно подходили к такому удивительному случаю, врач не побоялся высказать свое экзотическое, необыкновенное, идущее вразрез со всеобщим мнением по данному вопросу. Как-то к ней пришла NN и долго что-то говорила, ходя взад и вперед по палате. Разговор все о том же — допустимо ли встречаться с сыном? Когда она ушла, Анна Андреевна сидела на постели и даже разводила руками: «Я не знаю, как они не могут понять, что он единственный мой наследник! Неужели это трудно понять?!» (Н. Г. Крупецкая. В Боткинской больнице. Я всем прощение дарую. Стр. 80.)

Слава

Сокрушается о Солженицыне. Славы не боится. Наверное, не знает, какая она страшная (ну, уже недолго осталось только одной Анне Андреевне это знать. Да и к СТРАХУ можно привыкнуть. Так бывалые пассажиры учат аэрофобов: «А ты не думай — и не будет страшно») и что влечет за собой. (Записные книжки. Стр. 589.) С тех пор, как Анна Андреевна обеспокоенно записывала свои предвидения, Солженицын прожил почти пятьдесят лет. Если славой не любоваться, забыв все дела, она, оказывается, ничему не мешает.

Запись А. К. Гладкова: Вернулась А. А. Ахматова, объездившая всю Италию (говорили так), измученная, усталая, объевшаяся славы. (Летопись. Стр. 667.) Это ведь не по-доброму? Это ведь о том, кто ел, жаждал, алкал, насыщался, набивал утробу, запихивал в себя больше, чем мог, — но не мог остановиться?

Вводя имя автора «Петрушки» в наброски к «Поэме», А.А. поделилась с ним мандельштамовским комплиментом (или он поделился с ней, вернее — она одолжилась у него дважды: хорошо сказав мандельштамовскими словами за своей подписью и напомнив читателям бессмертный мандельштамовский комплимент), души расковывает недра:

…театр МариинскийОн предчувствует, что Стравинский,[С мировою славой в руке]Расковавший недра души…

Анна Андреевна боялась Евтушенко, Ахмадулину, Вознесенского. Вознесенскому не разрешила присутствовать на наградной церемонии в Оксфорде, Ахмадулиной три раза отказала принять ее под надуманным предлогом, Евтушенко — всех принимала, его — не буду.

Слава всегда привлекала ее, интересовала смолоду, с первого сборничка. После войны она узнала про новый феномен, которого не могло быть в мире без средств массовой — всемирной — коммуникации, — мировую славу. Эта мировая слава кочует из стихотворения в стихотворение, из разговора в разговор — с насмешкой, с издевкой, с озлоблением. У Евтушенко слава, мировая — в той степени, какая вполне бы удовлетворила А.А., — была. Что она могла преподать ему? Всех принимала — его не приняла. А чем он хуже тех — ведь она же общалась, принимала и наносила визиты — даже тем, которых всем аттестовала как стукачей (Наталья Ильина, С. К. Островская). Общалась с такими, о которых с содроганием пишут ее совестливые друзья. Евтушенко был их нисколько не хуже, разве что доставлял совершенно разъедающие порции зависти. Оставалось подтравить этим маринадом его: если три раза позвонит «через две недели» — можно будет подавить его вживую при свидании.