Жажда жизни. Повесть о Винсенте Ван Гоге - Ирвинг Стоун
— Прошу извинения, господа, но уже половина девятого, — сказал официант. — Ресторан закрывается.
Папаша Танги снял со стен картины, вынес их на улицу и в медленно сгущавшихся сумерках покатил свою тележку домой.
12
Дух старого Гупиля и дяди Винсента Ван Гога исчез из художественных галерей навсегда. Теперь там торговали картинами так, словно это были совсем не картины, а какой-нибудь другой товар, вроде туфель или селедок. Тео весь измучился: хозяева изводили его непрестанными требованиями повысить доходы и сбывать с рук скверные полотна.
— Слушай, Тео, — говорил Винсент, — почему ты не уходишь от Гупиля?
— Другие торговцы картинами ничуть не лучше, — устало отмахивался Тео. — И потом, я так давно служу в этой фирме. Нет никакого смысла уходить…
— Ты должен уйти. Я требую, чтобы ты ушел. Тебе с каждым днем все тяжелее и тяжелее. Не беспокойся за меня! Я как-нибудь перебьюсь. Ты здесь самый известный и самый уважаемый из всех молодых торговцев картинами, Тео. Почему бы тебе не открыть свою галерею?
— Боже мой, опять та же песня. Неужели мы мало об этом говорили?
— Послушай, Тео, у меня есть замечательная мысль. Мы откроем галерею на началах коммуны. Мы будем отдавать тебе все наши полотна, а деньги, которые ты выручишь за них, станем делить поровну. Все вместе мы сумеем наскрести достаточную сумму, чтобы открыть небольшую галерею в Париже и снять дом где-нибудь в деревне — там мы все будем жить и работать. Недавно у Портье купили картину Лотрека, а папаша Танги продал уже несколько вещей Сезанна. Я уверен, что мы обратим на себя внимание молодых парижан, которые покупают картины. И нам не понадобится много денег на содержание дома в деревне. Мы будем жить сообща, вместо того чтобы оплачивать десяток квартир в Париже.
— У меня ужасно болит голова, Винсент. Я пойду лягу.
— Ничего, выспишься в воскресенье. Послушай, Тео… да куда же ты? Ну, хорошо, раздевайся, если хочешь, но мне необходимо поговорить с тобой. Ладно, я присяду вот тут, у кровати. Так вот, если тебе тяжело у Гупиля, а все молодые парижские художники согласятся и мы соберем ту небольшую сумму..
На следующий вечер Винсент привел к себе папашу Танги и Лотрека, хотя Тео надеялся, что Винсента не будет дома. Маленькие глазки Танги так у бегали от волнения.
— Господин Ван Гог, господин Ван Гог, это блестящая мысль! Вы непременно должны согласиться. Я брошу свою лавочку и поеду с вами в деревню. Я буду тереть краски, натягивать холсты, сколачивать подрамники. Мне нужен лишь кусок хлеба и крыша над головой.
Тео со вздохом отложил книгу.
— А где вы возьмете денег, чтобы начать такое дело? Деньги, чтобы открыть галерею, деньги, чтобы снять дом в деревне, деньги, чтобы кормиться художникам?
— Да вот они, деньги, я их принес! — воскликнул папаша Танги. — Двести двадцать франков. Все, что я скопил. Возьмите их, господин Ван Гог! Для начала это сгодится.
— Лотрек, ты человек рассудительный. Что ты скажешь обо всей этой дурацкой затее?
— Я думаю, что это чертовски хорошая затея. Ведь сейчас нам приходится бороться не только со всем Парижем, но и друг с другом. А если бы мы смогли выступить единым фронтом…
— Прекрасно. Вот ты богатый человек, — ты поможешь нам деньгами?
— Ну, нет! Если колония будет жить на вспомоществование, она утратит всякий смысл. Я внесу двести двадцать франков, ровно столько, сколько и папаша Танги.
— Какое безумие! Если бы вы хоть чуточку понимали, что такое торговля…
Папаша Танги бросился к Тео и схватил его за руку.
— Дорогой господин Ван Гог, не говорите, что это безумие, умоляю вас. Это великолепная идея! Вы должны, вы непременно должны…
— Теперь уже поздно идти на попятный, Тео, — сказал Винсент. — Мы все решили за тебя. Мы вот только соберем немного денег и сразу назначим тебя управляющим. Ты должен будешь распрощаться с Гупилем. Ты покончишь со своими хозяевами навсегда. Теперь ты управляешь коммуной художников.
Тео провел рукой по глазам.
— Это все равно что управлять стаей диких зверей!
На следующий день, придя с работы, Тео увидел, что его квартира битком набита взволнованными, разгоряченными художниками. В воздухе столбом стоял синий дым, звучали громкие, тревожные голоса. Посредине комнаты на хрупком изящном столике восседал Винсент, главный церемониймейстер.
— Нет, нет! — кричал он. — Никакой платы. Никаких денег! Мы на целые годы вообще забудем, что такое деньги. Тео станет продавать наши картины, а мы — получать пропитание, жилье и материалы для работы.
— А как насчет тех художников, чьи картины никто не купит? — спросил Сёра. — До каких пор мы будем содержать их?
— До тех пор, пока они пожелают оставаться у нас и работать.
— Что ж, превосходно, — проворчал Гоген. — К нам хлынут ничтожные мазилки со всей Европы!
— А вот и господин Ван Гог, — объявил папаша Танги, увидев, как Тео тихонько вошел и прислонился к двери. — Крикнем «ура» в честь нашего управляющего!
— Ура Тео! Ура Тео! Ура Тео! — в один голос закричали художники. Все были взбудоражены до крайности. Руссо непременно хотел узнать, сможет ли он давать в колонии уроки игры на скрипке. Анкетен говорил, что он задолжал за три месяца хозяйке квартиры и что лучше бы подыскать дом в деревне не мешкая. Сезанн утверждал, что член коммуны имеет право тратить свои деньги, если они у него есть.
— Нет, это разрушит нашу коммуну! — возражал Винсент. — Мы должны делить все поровну!
Лотрек любопытствовал, можно ли будет жить в колонии с женщинами. Гоген твердил, что необходимо обязать всех членов коммуны писать хотя бы по две картины в месяц.
— Тогда я не пойду в колонию! — кричал Сёра. — Я пишу одну большую картину в год!
— А как быть с материалами? — спрашивал папаша Танги. — Давать ли мне одинаковое количество красок и холста на неделю каждому художнику?
— Что вы, что вы, конечно, нет! — воскликнул Винсент. — Все мы будем брать столько материалов, сколько потребуется, не меньше и не больше. Точно так, как хлеб, как пищу.
— Да, а куда мы станем девать денежные излишки? Потом, когда начнем продавать картины? Кто будет получать прибыль?
— Никто не будет получать прибыли, — отрезал Винсент. — Как только у нас скопится
