Анисим Гиммерверт - Майя Кристалинская. И все сбылось и не сбылось

И они дают согласие, и они едут — осенью, вчетвером, вместе с какой-то тургруппой, Женя с Раей, Майя с Эдиком. Все мило, весело, там, где Эдик, там всегда весело, вот только качка, море немного штормит, качку Майя как-то перенесла, но было тяжело.

Конечно же она пела Женины песни, он сам — за роялем — на пароходе в зале, в Норвегии — в нашем посольстве, а в Дублине пригласили на студию телевидения, дали двадцать минут. Рассказывали ведущему о себе, потом Майя пела песни Птичкина. Спела «Сладку ягоду», потом — «Эхо любви».

На следующий день шли по городу, навстречу — священник одного из дублинских храмов, узнал Майю и Женю, видел их вчера по телевизору, и пригласил в храм, на службу. Священник немного говорил по-русски.

…Три недели на них смотрела хмурая осенняя Балтика, но больше не штормило. Такого отдыха у Майи никогда в жизни не было, и ей казалось, что она совершенно здорова. Неспешно прогуливаясь по тротуарам и мостовым Стокгольма, Осло, Копенгагена, она не думала, что с ней происходит, не прислушивалась к себе, не ждала скачка температуры. Спасибо Жене и Рае, вот так бы и всегда, и не возвращаться домой. Но нет! Дом — это свое, умирать нужно дома.

А дома все вошло в прежнее русло.

Уже не будет радостного звонка, но будет застолье, вечером они куда-то помчатся — Эдик уже нацелен, приглашение последовало, можно будет немного развеяться, отойти от нахлынувших мыслей.

Вечером, возвращаясь из гостей, они поссорились — началось из-за какого-то пустяка, но под влиянием винных паров любой пустяк вырастает до уровня глобального катаклизма. Майя поначалу смеялась, когда же Эдик начал грубить, — они уже подъезжали к дому на такси, — вышла из машины и, вместо того чтобы направиться в собственный подъезд, резко повернулась и пошла прочь, к стоянке такси у метро. Машина подъехала быстро, Майя обернулась: не догоняет ли ее Эдик, но его не было, и она, сев в машину, поехала на улицу Горького к Мусе. Переночует у Муси, а завтра видно будет. Эдик протрезвеет и сам примчится за ней.

Так оно и произошло, так уже было не раз во время ссор. Муся его не любила, он платил ей тем же. Единственное, в чем она поддерживала Эдика, это в его настойчивости и аккуратности по части приема Майей лекарств. За этим Эдик следил зорко, как только кончался препарат, тут же доставал другой, импортный, дефицитный. Связей у Барклая хватало.

Началась обычная московская жизнь, и для Майи она, как всегда, была трудовой. Если концерты в Москве, то — два в день, а там маячит поездка в Тамбов или Воронеж, где и маленькие городочки есть, а колхозов — не счесть. Если надо, так надо, отказываться заслуженная артистка не имеет права, иначе обвинят в зазнайстве. И будет это, между прочим, несправедливо. Они уехали домой вместе. Эдик сел за руль своей иномарки и помчался по Москве, водитель он был первоклассный, профессионал, и Майе всегда доставляло удовольствие ездить с ним. А дома их ждал Мур, приблудный белый королевский пудель, которого они подобрали на улице, собака, имевшая явные музыкальные способности: когда Эдик его просил показать, как поет Майя, он издавал очень нежные звуки, а когда называли Кобзона, звуки становились басовито-густыми.

Майя, при всей своей закрытости, заметной при близком общении, которая была следствием ее болезни с изнурительными обострениями, оставалась все же открытой для добра, сохранившей нерастраченную материнскую ласку. Доброта ее была направлена в первую очередь на близких — мать, сестру Аню, которым она помогала, а когда Аня вышла замуж и появилась маленькая Марьяна, Майя не могла не заботиться о ней, постоянно делала ей подарки, из зарубежных поездок привозила кофточки и платьица, а из Германии — красавицу куклу Марьяна жила с бабушкой в районе Арбата, и дом Майи и Эдика на проспекте Мира стал для нее вторым домом.

Что касается воспитания Марьяны, то оно было двояким: достаточно жесткое со стороны бабушки с ее сильным, властным характером и ласковое, без особой сентиментальности, но с нравоучениями — Майи. Эдик же в частых ссорах Марьяны с бабушкой становился на сторону девочки.

С Марьяной Майя расставалась неохотно, поэтому часто брала ее с собой на концерты, и та из-за кулис видела, как Майя поет; позже, когда она подросла, ей нравились многие Майины песни, но особенно «Для тебя», «Нежность» и «Аист». А однажды Майя взяла ее с собой на гастроли в Грузию. Ездила Марьяна с Майей и Эдиком к морю, в Палангу, куда те отправились отдыхать.

Майя дала девочке Ту радость детства, которую была способна дать, приглушив в себе боль, мучившую ее из-за невозможности иметь детей.

Она вышла из больницы после очередного обострения подавленной — через год ей пятьдесят. Ей казалось, что голос стал звучать хуже, хотя никто ей об этом не говорил, наоборот, отправили в зарубежную поездку по ГДР и Венгрии, в наши воинские части, вместе с поэтом Борисом Дубровиным, милым, интеллигентным человеком, ветераном войны. Дубровин был на всех Майиных концертах в гарнизонных клубах, он и написал в этой поездке стихи «Девочка» — о Майе и еще стихи — о ее концерте в Будапеште.

И плывет, спокойная, чуть слышно,Ни тоски, ни счастья не тая,Звукопись Отчизны победившей —Летопись мгновений бытия.И знакомой песни исполненьеИсповедьюИсподволь влечет.И певица — точно в озаренье,И в движеньях собранных — полет.О былой войне напоминая —О дыханье счастья и невзгод,Возвращая выстраданность Мая,Майя Кристалинская поет.

И все же петь она стала немного меньше, болезнь и возраст изменили ее, она пополнела, лицо заметно округлилось, но когда улыбалась — на щеках появлялись те же ямочки Она все та же Майя, только теперь уже Майя Владимировна, но это — для молодежи, а для своих, для сверстников, — Майя, Майечка, Майюшка. И на ее концертах по-прежнему аншлаги, и поклонники с поклонницами не перевелись, и звонки реже не стали.

Майя была не просто умницей, как о ней сейчас говорят, она была еще и человеком большой эрудиции, хорошо разбиралась в живописи, на премьерах в театрах бывала потому, что безгранично театр любила, читала книги по архитектуре, не только благодаря Эдику, знала музыку, причем — классическую, интересовали ее проблемы психологии. Что касается знания русских писателей, то об этом и говорить не приходится, так литературу знали только специалисты.

Любила Майя и кино. Самой любимой актрисой для нее была Марлен Дитрих. И когда свободного времени у нее стало побольше, зачастила в «Иллюзион» на Котельнической. И в первую очередь — на фильмы с Марлен Дитрих.