Маркус Вольф - Игра на чужом поле. 30 лет во главе разведки

Будучи студентом, Фукс примкнул к коммунистическому движению и по решению партии после 1933 года выехал за границу. В Эдинбурге под руководством знаменитого Макса Борна он получил ученую степень, однако после начала войны их пути разошлись. Борн как убежденный пацифист решительно отказался от сотрудничества в важном в военном отношении секретном проекте создания атомной бомбы, которую он пророчески считал “дьявольским изобретением”.

В Бирмингеме Фукс продемонстрировал свою одаренность при расчете энергетического потенциала бомбы и решении проблемы разделения изотопов для получения чистого урана-235. В 1941 году через своего друга, ученого-экономиста Юргена Кучинского, он нашел связь с советской военной разведкой — ГРУ. Как британский гражданин он был включен в делегацию, с 1943 по 1946 год принимавшую участие в разработке проекта “Манхэттен” в США под руководством Роберта Оппенгеймера. Уже тогда в стране стали раздаваться голоса о коллективной потери совести. В то время, когда отцов атомной бомбы превозносили как героев, Фукс понял, что это оружие еще до того, как оно было сброшено на Японию, стало средством шантажа в руках воинствующих антикоммунистов, которые видели в Советском Союзе теперь не столько союзника, сколько потенциального противника. Тем самым информация ученого стала еще весомее, поскольку теперь атомное равновесие было единственным, что могло защитить земной шар от легкомыслия азартных игроков.

“Я никогда не рассматривал себя как шпиона, — сказал мне Фукс, — я только не мог понять, почему Запад не может поделиться атомной бомбой с Москвой. Я считал, что что-то от такого ужасного потенциала уничтожения должно быть в равной мере доступно великим державам. То, что одна сторона станет угрожать этим оружием другой, казалось мне просто ужасным. Это походило бы на то, как если бы великан стал топтать лилипутов. Я никогда не считал себя виноватым, предоставляя Москве секретные сведения. Если бы я этого не сделал, это было бы непростительной ошибкой”.

О своем личном участии в подготовке русской атомной бомбы он говорил очень сдержанно. Москва никогда не подтверждала ценность его информации, а десятилетиями делала вид, что советская разведка якобы имела наряду с Фуксом и других атомных шпионов. И только после смерти Фукса в Советском Союзе стало известно, что Игорь Курчатов, отец советской бомбы, благодаря Фуксу смог отказаться от длительных поисков и сконцентрироваться на том, что было успешно апробировано в Лос-Аламосе. Сорок лет спустя после взрыва первой советской атомной бомбы в казахстанской степи 29 августа 1949 г. советские ученые признали, что без информации Клауса Фукса монополия США на атомное оружие не могла бы быть разрушена так быстро.

Почти невероятным был тот простой способ, которым пользовался Фукс для передачи своей информации. По договоренности он встречался с советскими партнерами так же, как делал это, будучи студентом и ведя нелегальную работу в Германии. Большинство его связников лично не были с ним знакомы. Он вспоминал, что русские профессионалы вели себя совершенно необычным образом: один из них постоянно оглядывался, нет ли за ним хвоста. Пока он работал в Англии, самой симпатичной из всех его связников была Рут Вернер, сестра Юргена Кучинского. Как правило, Фукс и Рут ехали на велосипедах в лес, и там физик передавал ей из рук в руки письменную информацию. Это были или копии его собственных работ, или запечатленные его фотографической памятью сведения об общем проекте. Рут Вернер мне потом рассказывала, что она из любопытства однажды взглянула на формулы, но, будучи профаном, ничего не поняла в иероглифах Фукса, написанных чрезвычайно мелким почерком.

После возвращения из США Фукс работал в британском исследовательском институте по атомной физике в Харуэлле в качестве руководителя отдела теоретической физики, пока не был арестован в 1950 году. Фатальная цепь арестов, над которыми висело клеймо предательства, тянулась от перебежчика-шифровальщика в канадской резидентуре ГРУ осенью 1945 года, через арест британского физика-атомщика Алана Нан Мея, последовавшего годом позже, до ареста Этель и Джулиуса Розенберг летом 1949 года и их казни в июле 1953 года на электрическом стуле, после того как президент Эйзенхауэр дважды отказал супругам в помиловании. На промежуток между этими датами приходился и арест Клауса Фукса в начале 1950 года, и весной 1950 года — Гарри Голда, который находился в конспиративной связи с Фуксом и с братом Этель Розенберг Дэвидом Гринглассом; Дэвид Грингласс работал в Лос-Аламосе.

Сотрудники британской службы не могли ни на чем поймать Фукса на допросах и уже хотели снять с него все подозрения, когда заместитель директора института в Харуэлле, с которым он дружил, спросил его с глазу на глаз, есть ли все-таки какие-либо основания для подозрений. Если нет, то все коллеги, как один, будут на его стороне. Солгать другу Фукс был не в состоянии, и его колебания и неспособность дать ответ выдали его.

Я могу предположить, что этот неординарный шахматный ход сделали сотрудники британской службы безопасности, когда заметили, что обычными средствами они ничего от Фукса не добьются. Со своим кодексом чести в дружбе он получил четырнадцать лет тюрьмы, из которых просидел девять лет и был выпущен на свободу. То, что Советский Союз не выразил ему ни слова признательности, я объясняю тем, что в Москве с самого начала подозревали его в том, что он держал себя недостаточно стойко, или в том, что он привел в движение цепь предательства. Если бы там были лучше осведомлены, им было бы слишком мучительно сознаться в своей ошибке и извиниться перед Фуксом.

Клауса Фукса, Малера и Кливия нет в живых. Между тем я опять восстановил свои связи с американскими друзьями детства и юности, которые приглашают меня и хотят показать свою родину. Прошло уже более тридцати лет после моего короткого вынужденного визита в Нью-Йорк, до сих пор моего единственного посещения этой далекой страны, которую я знаю только по рассказам, книгам и фильмам. Я хотел бы посетить своих друзей и знакомых и надеюсь, что это желание не останется только мечтой.

Уход

С 1981 года мысль об уходе со службы все чаще стала посещать меня. Профессионально я достиг всего, чего только мог пожелать. Наша разведывательная служба за тридцать лет стала одной из самых успешно работающих и эффективных в мире. Я знал, что есть идея сделать меня членом Центрального Комитета, но это меня не привлекало. Правда, Мильке делал все, что только было в его силах, чтобы воспрепятствовать этому. Мои планы на будущее были другими.