Мохандас Ганди - Моя жизнь
— Мне кажется, что в данном случае предположение равнозначно обвинению. Я просил бы, ваша светлость, выслушать меня, а затем обвинять, если есть на то основание.
— Весьма сожалею, что перебил вас, — ответил судья. — Пожалуйста, продолжите свои разъяснения о неправильностях в расчетах. У меня было достаточно материала, чтобы обосновать свои доводы. Благодаря тому, что судья поднял этот вопрос, я с самого начала смог привлечь внимание членов суда к своим доводам. На меня нашло вдохновение, и, воспользовавшись случаем, я пустился в подробные объяснения. Члены суда терпеливо слушали. Мне удалось убедить судей, что ошибка в расчетах совершена неумышленно. Поэтому они не были склонны аннулировать потребовавшее такой значительной работы решение арбитров в целом.
Адвокат противной стороны, по-видимому, был уверен, что после признания нами ошибки не понадобится много доказательств, чтобы добиться аннулирования решения арбитров. Но судьи все время перебивали его, поскольку были убеждены, что ошибка представляет собой незначительную описку и ее легко исправить. Адвокат изо всех сил старался доказать неправильность решения арбитров, но судья, который вначале с подозрением отнесся к моему заявлению, теперь определенно стал на мою сторону.
— Предположим, что м-р Ганди не сообщил бы об ошибке, что бы вы тогда делали? — спросил он.
— Было бы невозможно найти более компетентного и честного бухгалтера эксперта, чем тот, который разбирал счета.
— Суд должен исходить из предположения, что вы знаете свое дело лучше всех. Если вы не можете указать ни на одну из ошибок, за исключением этой описки, которую мог бы совершить любой бухгалтер эксперт, то суд не намерен побуждать стороны к продолжению тяжбы и новым расходам из-за случайной ошибки. Мы не можем требовать нового слушания дела, раз ошибку легко исправить, — продолжал судья.
Таким образом, протест адвоката был отклонен. Я забыл, какое именно решение принял суд: то ли он утвердил решение арбитров, исправив ошибку, то ли предложил арбитру исправить ошибку.
Я был доволен. Мой клиент и старший поверенный также были удовлетворены результатами процесса. Я же еще больше утвердился в своем убеждении, что можно быть юристом и не подвергать опасности истину.
Однако пусть читатель помнит, что даже честность в работе адвоката не избавляет его профессию от основного порока.
XLVI
Клиенты становятс моими
помощника в работе
Различие между юридической практикой в Натале и в Трансваале состояло в том, что в Натале адвокатура была совместной; адвокат, принятый в число защитников, мог выступать и в качестве атторнея, в то время как в Трансваале, а также в Бомбее сферы деятельности защитника и атторнея разделялись. Адвокат имел право выбрать, будет ли он практиковать в качестве защитника или в качестве атторнея. Поэтому, если в Натале я был принят в адвокатуру защитником, то в Трансваале я добивался стать атторнеем, так как в качестве защитника я не мог бы вступить в непосредственный контакт с индийцами; белые же атторнеи в Южной Африке никогда бы не стали поручать мне ведение дел в суде друзей и стали настоящими товарищами по общественной работе. Их сотрудничество скрасило мою жизнь, которая в противном случае была бы полна трудностей и опасностей.
Атторнеи же мог выступать в суде даже в Трансваале. Однажды, ведя дело в суде Иоганнесбурга, я обнаружил, что клиент обманывает меня, давая неверные свидетельские показания. Тогда я попросил суд дело прекратить. Поверенный другой стороны был крайне удивлен; суду же это доставило удовольствие. Я упрекнул клиента в том, что он поручил мне вести заведомо ложное дело, хотя он знал, что я никогда не берусь за подобные дела. Когда же я объяснил ему это, он признал свою ошибку. У меня создалось такое впечатление, что он даже не обиделся на меня за то, что я обратился к суду с просьбой решить дело не в его пользу. Во всяком случае мое поведение при разборе этого дела не имело плохих последствий для моей практики в дальнейшем. Оно лишь облегчило мне работу. Я также видел, что моя приверженность к истине укрепила мою репутацию среди коллег по профессии, и, несмотря на препятствия, связанные с расовыми предрассудками, в ряде случаев я смог даже завоевать их симпатии.
Я никогда не скрывал своего незнания от клиентов или коллег. Если же я оказывался в тупике, то советовал клиенту обратиться к другому адвокату или же, если он предпочитал все-таки иметь дело со мной, просил у него разрешения обратиться за помощью к более опытному юристу. Такая откровенность обеспечила мне безграничное доверие и симпатии клиентов. Они всегда соглашались уплатить, когда требовалась консультация более опытного юриста. Все это сослужило мне хорошую службу в моей общественной деятельности.
Я уже говорил в предыдущих главах, что целью моей деятельности в качестве адвоката в Южной Африке было служение общине. Доверие людей — необходимое условие для достижения такой цели. Профессиональную работу, выполнявшуюся за деньги, великодушные индийцы также рассматривали как служение обществу, и, когда я посоветовал им ради удовлетворения их справедливых требований пойти на лишения, связанные с тюремным заключением, многие из них одобрили мой совет не столько потому, что были убеждены в правильности такого образа действий, сколько потому, что верили мне.
Когда я пишу эти строки, немало приятных воспоминаний приходит на ум. Сотни клиентов превратились в моих
XLVII
Как был спасен клиент
Читателю уже знакомо имя парса Рустомджи. Он был одновременно и моим клиентом и товарищем по работе. Пожалуй, правильнее будет сказать, что прежде он стал моим товарищем по работе, а уже потом клиентом. Я настолько завоевал его доверие, что он спрашивал у меня совета даже в домашних делах. И когда Рустомджи болел, он всегда обращался ко мне за помощью, и, хотя образ жизни у нас был совершенно различным, без колебаний выполнял мои знахарские предписания.
Этот мой друг однажды попал в большую беду. Он держал меня в курсе почти всех своих дел, но старательно скрывал, что был крупным импортером товаров из Бомбея и Калькутты и нередко занимался контрабандой. У него установились хорошие отношения с таможенными чиновниками, и никто не подозревал его. Чиновники обычно принимали его накладные на веру. Некоторые из них, по-видимому, просто смотрели сквозь пальцы на контрабанду.
Но, как образно сказал гуджаратский поэт Акхо, ворованное, как ртуть, не удержишь, и парс Рустомджи не составил в этом отношении исключения. Однажды мой добрый друг примчался ко мне со слезами на глазах.
