Ирина Ободовская - Пушкин и Натали. Покоя сердце просит…

28 марта 1856 года Наталья Николаевна пишет уже из Петербурга, а 6 июня – с дачи (где живет – не известно); эти письма особого интереса не представляют. На этом заканчиваются письма Натальи Николаевны, хранящиеся в ИРЛИ. Несомненно, не все они дошли до нас, и найдутся ли они когда-нибудь или безвозвратно утрачены, сказать трудно. Но и то, что уцелело, – бесценный материал для характеристики этой женщины, душа которой была от нас скрыта до того, как были найдены ее письма, написанные при жизни Пушкина, а вот теперь публикуются и письма более поздних лет.

Видимо, в 50-е годы здоровье Натальи Николаевны начало медленно, но неуклонно ухудшаться. Много тревог и горя причинило ей неудачное замужество младшей дочери Таши Пушкиной. Она увлеклась Михаилом Дубельтом, сыном управляющего III отделения Л. В. Дубельта. Наталья Николаевна прекрасно понимала неуместность этого брака. Был против выбора падчерицы и П. П. Ланской.

«Отец мой недолюбливал Дубельта, – писала А. П. Арапова. – Его сдержанный, рассудительный характер не мирился с необузданным нравом и страстным темпераментом игрока, который жених и не пытался скрыть. Будь Наташа родная дочь, отец никогда не дал бы своего согласия, явно предвидя горькие последствия; но тут он мог только ограничиться советом и предостережением».

Долго боролась Наталья Николаевна против этого брака, но ничего не могла поделать с настойчивостью дочери. «Одну замариновала[198], и меня хочешь замариновать!» – упрекала свою мать Наталья. В конце концов Наталья Николаевна вынуждена была дать согласие.

«Быстро перешла бесенок Таша из детства в зрелый возраст, – писала она П. А. Вяземскому незадолго до свадьбы, – но делать нечего – судьбу не обойдешь. Вот уже год борюсь с ней, наконец, покорилась воле Божьей и нетерпению Дубельта. Один мой страх – ее молодость, иначе сказать – ребячество… За участие, принятое вами, – заканчивает письмо Наталья Николаевна, – и за поздравление искренно благодарю вас» (6 января 1853 г.).

Аналогичное письмо послала она и С. А. Соболевскому: «Дружба, связывавшая Вас с Пушкиным, дает мне право думать, что Вы с участием отнесетесь к известию о свадьбе его дочери»[199]. «Участие», – повторяет она и в том и в другом письме, ища поддержки и как бы оправдания перед друзьями Пушкина. Как мы видим из письма, она боролась против этого брака целый год, а это говорит о многим, если принять во внимание ее мягкий характер. Мы полагаем, что не молодость дочери была здесь главной причиной и не «нетерпение Дубельта», а то, что она выходила замуж за сына жандарма Л. В. Дубельта. Не мог внушать ей доверия и жених, который был старше Таши Пушкиной на 14 лет. Бурно проведенная молодость и характер его были хорошо известны.

Как и предчувствовала Наталья Николаевна, брак этот не был счастлив, и в 1862 году, уже имея троих детей, супруги разъехались, а потом и развелись. «Почти с первых дней обнаружившийся разлад, – говорит Арапова, – загубил навек душевный покой матери». Всю жизнь Наталья Николаевна упрекала себя в том, что по слабости своего характера допустила этот брак.

Немало огорчений доставляла ей и старшая дочь Маша, которая долго не могла устроить свою судьбу. Только в 1860 году, в возрасте 28 лет, она вышла замуж за лейб-гвардии офицера Л. Н. Гартунга и покинула материнский кров. За два года до этого женился Саша Пушкин на племяннице Ланского Софье Ланской, и таким образом дети Пушкина, кроме Григория, женившегося очень поздно, уже не жили с матерью.

О последних годах жизни матери пишет А. П. Арапова. Ей уже было тогда 15-17 лет, и она, конечно, хорошо помнила события того времени.

«Здоровье ее медленно, но постоянно разрушалось. Она страдала мучительным кашлем, который утихал с наступлением лета, но с каждою весною возвращался с удвоенным упорством, точно наверстывая невольную передышку. Никакие лекарства не помогали, по целым ночам она не смыкала глаз, так как в лежачем положении приступы учащались; и она мне еще теперь мерещится, неподвижно прислоненная к высоким подушкам, обеими руками поддерживающая усталую, изможденную голову. Только к утру она забывалась коротким лихорадочным сном».

В 1861 году консилиум врачей признал необходимым длительное лечение за границей. Ланской подал прошение об отпуске на год и в мае увез жену и дочерей за границу. Сменив несколько курортов в Германии, не принесших облегчения Наталье Николаевне, они переехали осенью в Женеву, провели зиму 1862 года в Ницце, и здесь здоровье ее значительно поправилось. Врачи, однако, предписали провести еще одну зиму в теплом климате. На лето Наталья Николаевна с девочками поехала к Александре Николаевне в Венгрию, а Ланской вернулся на службу в Россию. Имение Бродзяны лежало глубоко в горах, в долине реки Нитры. Здесь еще раз встретились так нежно, преданно любившие друг друга сестры. Это было последнее их свидание… Но и тут бедная Наталья Николаевна не нашла столь необходимого ей покоя. Как раз в это время произошел окончательный разрыв супругов Дубельтов. Вот что пишет об этом А. П. Арапова.

«…Дурные отношения между моей сестрой и ее мужем достигли кульминационного пункта; они окончательно разошлись и, заручившись его согласием на развод, она с двумя старшими детьми приехала приютиться к матери. Религиозные понятия последней страдали от этого решения, но, считая себя виноватой перед дочерью, она не пыталась даже отговорить ее. Летние месяцы прошли в постоянных передрягах и нескончаемых волнениях. Дубельт, подавший первый эту мысль жене, вскоре передумал, отказался от данного слова, сам приехал в Венгрию, сперва с повинной, а когда она оказалась безуспешной, то он дал полную волю своему необузданному, бешеному характеру. Тяжело даже вспомнить о происшедших сценах, пока, по твердому настоянию барона Фризенгофа, он не уехал из его имения, предоставив жене временный покой. Положение ее являлось безысходным, будущность беспросветная. Сестра не унывала; ее поддерживала необычайная твердость духа и сила воли, но зато мать мучилась за двоих. Целыми часами бродила она по комнате, словно пыталась заглушить гнетущее горе физической усталостью… Под напором неотвязчивых мыслей она снова стала таять, как свеча, и отец, вернувшийся к нам осенью, с понятной тревогой должен был признать происшедшую перемену; забрав с собой сестру и ее детей, мы направились в Ниццу».

Но, по словам Араповой, зима в Ницце снова принесла улучшение, и Наталья Николаевна решительно стала настаивать на возвращении домой. Ланскому надо было возвращаться на службу, дочери Александре предстояло выезжать в свет, ей минуло восемнадцать лет. «Я всем существом стремилась к этой минуте, – читаем мы в воспоминаниях Араповой, – да и остальным это двухлетнее скитание прискучило». И несмотря на предупреждение врачей, что ей еще нельзя так резко менять климат, что нужно закрепить начавшееся улучшение, Наталья Николаевна, как всегда, пожертвовала собою ради дочери и мужа. Семья вернулась в Россию.