Фёдор Головкин - Двор и царствование Павла I. Портреты, воспоминания

Добродушный генерал был очень доволен возможностью царствовать в своем заведении будущих героев, но выказал даже в этом случае такую мелочность и педантичность, что истинные свойства его ума и сердца оставались незаметными для людей, мало его знавших. В обществе появились его речи к ученикам, похожие скорее на проповеди, чем на разговоры начальства с учениками; появились отчеты о числе дверей и окон и даже в училище «говорящая стена» или собрание изречений, которые он писал на стенах корпусного сада. Должность президента экономического общества в Петербурге, а также участие в занятиях различных академий, сделали его общество совершенно невыносимым для тех, кто придает более значения внешности, чем внутреннему достоинству человека. А так как такие люди составляют, к несчастью, девять десятых всего общества, то этот честный человек, со здравым умом и неутомимым трудолюбием, сделался посмешищем для высшего общества и бичом для своих подчиненных. Слова: «Смешен, как граф Ангальт» стали поговоркой.

Действительно, он иногда с самым скромным видом говорил двусмысленные вещи. Граф Иван Салтыков, получив командование армией в Лифляндии, часто повторял без всякого повода: «Я порядком поколочу пруссаков». Однажды, когда он произнес это оригинальное изречение, граф Ангальт закричал ему в присутствии двора: «Ах, генерал, другие великие люди выражались не так: принц Евгений сказал о французских генералах: «если это Вилльруа, то я его побью, если Вандом, то мы поборемся, если Катина, то я сам буду разбит».

Другой раз, когда он разговаривал после обедни с г. Эстергази об Императрице, обер-шенк Нарышкин прервал их разговор шуткой: «Знаете ли, что я начал свою карьеру лейтенантом корабля?» — «Ах, сударь, из-за этого не стоило прерывать нас. Вы сделали, как все: вы начали с воды, а кончили грязью».

После французской революции, французские дворяне искали себе места в России, но то, что было легко до казни короля, сделалось затруднительным после этого события. Один 17-летний молодой человек, ученик военной школы, виконт де Ламот-Барасе написал из Альтоны трогательное письмо графу Ангальту, в котором называл его благодетелем молодежи и с восхищением вспоминал о «говорящей стене». Задетый за слабую струнку, граф собрал всех кадет, прочитал им, рыдая, письмо и не успокоился до тех пор, пока не был послан приказ о принятии де Ламота на первый же пароход отправлявшийся из Гамбурга к берегам Невы.

Граф Ангальт умер на своем посту в 1794 году все таким же смешным, но уважаемым человеком.

XXXIII. Принц Нассау-Зиген[335]

Принц Нассау-Зиген был одним из известнейших авантюристов эпохи, предшествовавшей французской революции, во время которой он продолжал играть ту же роль с большим для себя успехом.

Незаконный сын человека, который должен был публично признать себя отцом его, принц священной римской империи, как говорили в то время, милостью парижского парламента и Императрицы Всероссийской, Нассау-Зиген впервые появился при Версальском дворе, отличаясь прекрасной рыцарской наружностью, редкой осторожностью в интригах и замечательною молчаливостью. Это сначала придавало ему вид скромного и рассудительного человека и в продолжение долгого времени скрывало его глубокое невежество. Я говорю «глубокое», потому что он не умел ни писать, ни считать, не знал, где находятся местности, в которых он сам не был и почти не умел читать писанное.

Осада Гибралтара была началом военной его деятельности, но он при этом наделал массу ошибок, хотя за ним осталась репутация храброго и мужественного человека. Со времени Американской войны он находился постоянно под ружейными выстрелами, а промежутки между ними были наполнены смелыми искательствами, результаты которых были всегда для него выгодны — я говорю о наградах и пенсиях. Поэтому он всегда пользовался положением очень богатого человека, не владея ни пядью земли. Он был в одно и то время генерал-лейтенантом во Франции и Испании и вице-адмиралом в России.

Везде милость, которой он пользовался, и доверие, которое казалось, ему оказывали, возбуждали к нему зависть, но везде его холодная осанка и благородный вид мешали открыто нападать на него. Он получал большое жалованье и подарки, но проживал все и, держа дом на широкую ногу, бывал часто накануне полного банкротства. Я был очень дружен с ним, потому что это был настолько же честный, насколько и ограниченный человек; я позволю себе сказать, что я часто пользовался его услугами, так как он был очень отзывчив. Хотя он был несчастен в своих предприятиях, тем не менее он пользовался в России почетным и блестящим положением, потому что Екатерина II его поддерживала, вопреки мнению всех своих приближенных.

Он был начальником Черноморского и Балтийского флотов, вел очень важные переговоры, получил голубую ленту и большой крест ордена Св. Георгия, но кончил так же плохо и в России, как в других странах. После отъезда из России принц Нассау-Зиген поселился в Венеции во дворце Loredan, название которого соблазнило его больше, чем сама местность. Он устроил здесь нечто в роде убежища для эмигрантов, где каждый платил или служил, смотря по своим средствам. Я сам пробыл у него там 2 месяца, когда, возвращаясь из Неаполя в Россию, я хотел выждать время, чтобы узнать причины своего отозвания.

Бедные принимались здесь без всякого затруднения и ничего не платили. Принцесса Нассауская отлично их принимала; но пора поговорить о ней.

Она была полькой по фамилии Горска[336], разведенная с князем Сангушко, и как мне кажется, еще с одним; она была прекрасна и была в восхищении, что имела возможность соединить свою судьбу с судьбою короля авантюристов. Она была образована, благоразумна, сговорчива или дерзка, смотря по настроению или обстоятельствам, но была большой лгуньей. По возвращении ее в день Пасхи из церкви св. Марка, мы ради шутки спросили ее, о чем проповедовали в церкви. «Об астрономии». Можно себе представить наше удивление! — «Как, об астрономии? В день Пасхи?» — «Да, об астрономии». И вот она импровизирует целую прекрасную речь. «Ужасно так лгать после причастия, значительно сказал ей епископ de Lombez[337], но нужно предположить, что проповедь, сказанная вами, вероятно, лучше той, которую вы выслушали». Но ее ничто не приводило в смущение. Во время шведской войны, стоившей стольких слез России, после печальной битвы при Свекзунде, во время которой погибло 12 тысяч человек, казна, знамена, все галеры и я не знаю сколько фрегатов, когда муж ее вел себя, как герой, она легкомысленно говорила: «Я не знаю, о чем кричат и шумят эти русские скоты, …во всем этом я вижу только славу принца Нассауского».