Игорь Кон - 80 лет одиночества

Еще сложнее было с литературой. Хотя я основательно поработал в библиотеке Геттингенского университета и Библиотеке Конгресса, этого было недостаточно. В книжной лавке любого хорошего музея представлены книги и каталоги, которые до библиотек еще не дошли и дойдут не скоро. Купить их я, естественно, не мог, да и по весу они были недоступны. Значит, надо было просматривать их на месте. В американских книжных магазинах обычно удается найти стул, а то и стол, где можно читать без помехи. В музейных магазинах такие удобства не предусмотрены, но в американских музеях можно сесть на пол. В Лувре это не принято, а лучшей выставки новых книг по искусству я нигде не видел. Приходилось просматривать и читать тяжелые книги на весу или аккуратно положив их на стенд, чтобы не мешать другим посетителям и не повредить дорогую книгу. А если в придачу в Париже стоит тридцатиградусная жара (правда, в музее работает кондиционер) и у тебя болят колени, это становится многочасовой пыткой, которая по моей субъективной шкале неприятных воспоминаний идет сразу же за ездой в теплушках в военные годы. Зато я относительно уверен, что не пропустил ничего существенного.

Нелегко далось и издание книги. Поначалу я вообще не рассчитывал на это (без иллюстраций такая книга немыслима, а где ты их возьмешь?) и собирался просто поместить свой текст в Интернете. Но друзья познакомили меня с президентом издательства «Слово» Наталией Александровной Аветисян, которая сразу поняла замысел необычной книги и решила ее печатать. Начались поиски редактора. Первый редактор, интеллигентная дама средних лет, сказала, что книга интересно и хорошо написана, но нужно убрать все про пенис и фаллос, а «сексуальность Христа – это вообще неприлично». Объяснять, что на эту тему существует серьезная и более чем благопристойная искусствоведческая и религиоведческая литература, было бесполезно, в России о ней никто даже не слышал. Ничего не вышло и с двумя следующими кандидатами. Зато Ирина Владимировна Шадрина вникла в замысел книги и стала мне бесценной помощницей. О трудностях с подбором иллюстраций я уже не говорю, это была целая эпопея.

Разумеется, написать систематическую историю художественной репрезентации мужского тела я не мог и не собирался, у меня была другая задача. Если бы меня спросили, как следует читать эту книгу, я бы посоветовал начать с первой главы «Нагота как культурологическая проблема», где популярно, но, как мне кажется, грамотно изложены философские и культурологические предпосылки исследования (сущность телесного канона, происхождение стыда и диалектика нагого и голого, философия взгляда, особенности конституирования образов мужского и женского тела и т. д.), затем внимательно прочитать последнюю главу «Мужское тело и современная массовая культура», ради которой и было задумано это исследование, и лишь после этого читать исторические главы, посвященные конкретным эпохам. Не будучи искусствоведом, я хотел, опираясь на специальную литературу (липовых сносок, чтобы образованность показать, у меня не бывает), выделить самые общие, социально и культурно значимые черты каждой эпохи, будь то идеальная мужская красота античности, средневековый конфликт духовности и телесности, ренессансная реабилитация плоти, эстетика мужественности классицизма и хрупкая мужская субъективность, открытая романтиками, переход от нагого к голому в реалистическом искусстве XIX в., мускулистая маскулинность атлета и милитаризованное «фашистское тело» и т. д. Особенно интересен для меня был женский взгляд на мужское тело, а также образы мужской наготы в русском искусстве (в последнем вопросе у меня не было предшественников, я довольствовался фиксацией фактов, с минимумом обобщений).

Книга вызвала много откликов. Некоторые критики, не утруждая себя чтением, увидели в ней просто шикарный альбом красивых картинок. Галина Юзефович, по мнению которой вся моя прошлая научная деятельность сводилась к подведению «простенькой, но эффектной теоретической базы» под сексологические сочинения В. Шахиджаняна, не нашла в книге ничего, кроме «многочисленных курьезных ошибок» (ни единого примера она не привела), хотя высоко оценила качество неизвестно откуда взявшихся иллюстраций (хорошо хоть, что не сочла их порнографическими)[69]. Напротив, специалисты в области гендерных исследований признали книгу «важным академическим событием»[70]. Искусствоведов из Государственной библиотеки иностранной литературы она подвигла на организацию семинара и выставки, а философ и историк искусства М. С. Каган, который никогда не писал рецензий на непрочитанные книги, выразил «пожелание, чтобы книга эта обрела возможно более широкого читателя-зрителя – она может восполнить существенный пробел в его общем и художественном образовании»[71]. К сожалению, для выполнения просветительской функции книга слишком дорого стоит – 450 цветных иллюстраций и соответствующая полиграфия дешевыми быть не могут.

Иконография мужского тела для меня – всего лишь интерлюдия. На самом деле я хочу понять, что происходит с мужчинами в современном мире. Для этого нужно:

а) рассмотреть глобальные тенденции изменения нормативного канона маскулинности и гендерного порядка, в котором господствующая роль принадлежит мужчинам;

б) выяснить, как изменяются в связи с этим важнейшие свойственные (или приписываемые) мужчинам психологические черты, и

в) проследить, как эти процессы проявляются в современной России.

Сделать это я хотел не как теоретик, формулирующий ряд умозрительных и логически последовательных идей, а путем обобщения массы более или менее достоверно установленных, но разрозненных социологических, антропологических, исторических и психологических фактов. Такой подход сегодня крайне непопулярен, все предпочитают обсуждать не разнородные факты, а методологические принципы. Как философ, я вполне разделяю этот пафос, обсуждать идеи интереснее, чем факты, но в данном случае мне важен эмпирический материал, который я собирал не абы как, а на базе нескольких общих принципов.

Первый принцип – максимальная опора на данные специальных наук. Как специалист в области истории и методологии общественных и гуманитарных наук, я хорошо знаю слабые стороны научного и тем более – гуманитарного дискурса, но, при всех ограничениях, научные факты все-таки более солидны, чем неотрефлексированные и категоричные суждения обыденного сознания, даже если они облечены в философскую форму.

Второй принцип – меж– или полидисциплинарность. Интересующие меня вопросы с разных сторон изучаются и обсуждаются в рамках социологии, антропологии, истории, психологии, гендерных исследований и многих других наук, каждая из которых имеет свой собственный понятийный аппарат и логику исследования. Нередко то, что считается достоверным в одной науке (например, в эволюционной биологии), категорически отвергается в другой (например, в гендерных исследованиях). Чтобы перебросить между ними логические мосты, нужно иметь солидные профессиональные знания в каждой из них, что заведомо невозможно. Единственное, что может сделать автор обобщающей книги, – показать эвристическую ценность и одновременно границы того или иного монодисциплинарного подхода. Минимальные методологические требования здесь: а) никогда и ни при каких условиях ничего не утверждать о мужчинах и женщинах «вообще», без учета социально-экономических, этнокультурных и иных средовых параметров и б) никогда не сводить и не выводить индивидуально-личностные свойства людей из социально-средовых или биологических факторов.