Владимир Голяховский - Путь хирурга. Полвека в СССР

— Можешь говорить мне «ты».

О политике разговоров не было, но ей нравилось, что ее братья стали крупными специалистами и что я тоже на пути становления. Люба не была богатой, но то, что она рассказывала о своей жизни, все было намного благополучней нашей. Она сказала:

— Господа, я хочу подарить каждому своему родственнику по двести долларов.

Мы смутились: официальный курс доллара был десять рублей за один, это значило, что каждый получит по две тысячи. Для нас это были довольно большие деньги. Но…

— Любочка, по закону советские люди не имеют права иметь доллары.

— Не имеете права — почему?

— Ах, Любочка, есть много «почему» в нашей жизни.

Решили, что Люба будет ездить с каждым в валютный магазин «Березка» и покупать там по нашему желанию — каждому на сумму в двести долларов.

Три валютных магазина были открыты в Москве недавно — для иностранцев, туристов и советских специалистов, заработавших за границей иностранную валюту. Продавали в них иностранную продукцию высокого качества — все, от автомобилей до сигарет. Иметь что-либо из «валютного» была мечтой многих. Эти магазины просматривались агентами КГБ, и простым советским гражданам вход туда был закрыт.

Я оказался в «Березке» впервые и чувствовал себя не в своей тарелке: удивляло и изобилие, и красота иностранных товаров, да вдобавок я как-то не привык покупать на чужие деньги. Но Люба была очень внимательна и терпелива:

— Пожалуйста, не торопись, присмотрись, выбери что нравится и скажи мне — я заплачу.

В результате двух-трех поездок я купил два костюма, две пары туфель, японский транзисторный приемник и американские сигареты. Никогда в жизни у меня не было двух новых заграничных костюмов и никогда я не курил американские сигареты.

Нам с Любой пришлось по очереди возить в «Березку» всех родных и участвовать в их покупках. Это было довольно мучительно: они терялись еще больше моего, волновались, меняли решения. Но Люба все переносила стойко.

Среди всех воспоминаний Люба рассказывала много интересного об Америке. Я слушал с жадностью — что это за страна, про которую Хрущев сказал: «Мы Америку догоним и перегоним»? Я спрашивал про американскую медицину, Люба толково рассказывала и добавила:

— Американские доктора — это одна из самых богатых прослоек общества, среди них много миллионеров. За такие операции, какие делаешь ты, они берут большие деньги.

— А у нас доктора — одна из бедных прослоек, и за операции они ничего не получают.

Я не скрывал перед ней своих оппозиционных настроений.

За день до отъезда я повез Любу погулять в красивом парке возле речного вокзала «Химки». Был теплый вечер, мы уселись на скамейке под русскими березами. Она сказала:

— Ты меня извини, если тебе будет это неприятно, но я хочу задать вопрос: если бы ты мог уехать в Америку, ты решился бы на это?

Вопрос был неожиданным — я никогда не думал об этом, и эмиграции из Советского Союза тогда вообще не существовало.

— Я не думал об этом, потому что это нереально. Но если бы передо мной стоял такой выбор, вряд ли бы я захотел навсегда уехать из России. Я понимаю, что жизнь в Америке лучше, чем здесь: свободней, богаче, спокойней. Но для меня главное не то, что вокруг меня, а то, что в моей душе, в моем уме, в моем сердце — мой внутренний мир. Несмотря на многое плохое, я могу сказать, что своей жизнью здесь я доволен. У меня большие творческие планы: я хочу стать крупным специалистом в своей области, я хочу стать популярным писателем. И я уверен, что мне это удастся.

— Но ты еще молод и мог бы сделать то же самое в Америке.

— Мне уже тридцать два и, пожалуй, поздно начинать сначала.

— Многие американские доктора только начинают свою практику в таком возрасте. А через десять — пятнадцать лет становятся богатыми.

— Я совсем не знаю, что такое быть богатым. Благодаря родителям я никогда не был бедным, в том смысле, что всегда был сыт и одет. Зато я знаю, что такое быть счастливым: это ставить перед собой цель и добиваться ее осуществления. Я надеюсь многого добиться в своей стране.

Люба уехала на другой день. Уходя в глубину аэровокзала, она оглядывалась и махала нам рукой. Все мои старшие плакали. Их можно понять: не виделись почти пятьдесят лет и неизвестно — доживут ли до новой встречи. И мне было грустно. Я думал о вчерашнем разговоре; каким-то непонятным образом он всколыхнул во мне новые мысли: интересно было бы все-таки пожить той невиданной жизнью — в свободе, в покое, в богатстве.

Открытый массаж сердца и другие хирургические воспоминания

Я хирург и мои самые яркие воспоминания связаны с эпизодами из профессиональной жизни. Молодое поколение Боткинской больницы 1960-х годов, к которому принадлежал и я, было полно рабочего энтузиазма и стало основателями нескольких новых направлений в советской медицине. У нас началось реанимационное лечение — искусство оживления умирающего и даже уже умершего больного. При всех успехах медицины, против наступившей смерти она была бессильна. Победить саму смерть — это казалось несбыточным, сказочным. Но врачи нашли арсенал средств и против самой смерти. До тех пор незнакомое слово реанимация стало все чаше повторяться в наших разговорах. Теоретические основы и эксперименты реанимации проводились под руководством профессора Неговского, он создал базу для лечения и организовал клиническую группу. Я не входил в ту группу, потому что был занят преподаванием на кафедре. Но все мы интересовались новым направлением и были в курсе основных элементов лечения. На той стадии реанимации рекомендовалось делать оживление с помощью открытого массажа сердца — широко разрезать грудь между ребрами над сердцем, завести ладонь прямо под сердце и массировать его, сжимая и разжимая ладонь. При дополнительном искусственном дыхании остановившееся сердце может снова начать биться и качать кровь. Практики в этом ни у кого не было, а без опыта ничего сразу не удастся. Мы ходили в морг и практиковались в массаже сердца на трупах. Но пока что никого не удалось оживить.

На одном из дежурств мне пришлось вести борьбу со смертью. Мы дежурили с доктором Владимиром Кассилем, младше меня на четыре года. Володя был худой, как щепка, необычно энергичный, деятельный, исполнительный, а к тому же дружелюбный и остроумный. Наверное, во многом он пошел в своего отца — известного писателя для детей и юношества Льва Кассиля. Со студенческих лет Володя работал по ночам волонтером в отделении неотложной хирургии и был активным помощником для всех и во всем. Став врачом, он с энтузиазмом включился в группу по реанимации, но у него не было хирургического опыта. Поздно ночью скорая помощь привезла старушку восьмидесяти двух лет; она упала дома (садилась на горшок), сломала тазовые кости и получила неглубокие раны кожи. Я начал зашивать раны, Кассиль делал внутривенное вливание и давал наркоз. Вдруг, в самом начале операции, пациентка умерла. Факт смерти старой женщины после тяжелой травмы был раньше вполне обычным явлением — умерла так умерла. Но теперь, со знанием приемов реанимации, мы с Кассилем переглянулись и мгновенно решили попытаться оживить ее открытым массажем сердца. Нельзя было терять не то что минуту, но даже секунду. Я быстро сделал широкий поперечный разрез под грудной железой, Кассиль раздвинул рану расширителем, и я ввел ладонь под сердце. Ощущение очень необычное — сердце было как большая вялая тряпка: не только не билось, но в нем не было никакого мышечного тонуса. Так вот что происходит с остановившимся сердцем!.. Но поражаться и думать некогда — срочно начинать массаж. Техника такая: положи заднюю поверхность сердца на четыре пальца, а потом ритмично сжимай и разжимай их вместе с большим пальцем, все — за секунды. Я жму-отпускаю, отпускаю-жму, опять, опять — сердце не реагирует, остается тряпкой. Может, потому, что пациентка очень старая? Кассиль суется головой: