Валерий Перевозчиков - Правда смертного часа. Посмертная судьба.

Барбара Немчик — гражданка США: «А еще Володя хотел как-то связать русскую эмиграцию с Россией, тогда это было очень трудно. И Высоцкий был, наверное, единственным человеком, который мог бы это сделать…»

Связать эмиграцию с Россией… Трудно представить себе, как это можно было практически сделать в конце 70-х— начале 80-х… Но повторим, что у Высоцкого действительно была уникальная ситуация: он мог свободно общаться и даже дружить с недавними эмигрантами. Другие писатели и поэты если и встречались со своими бывшими коллегами, то делали это очень осторожно, а часто и тайно. Ведь ездили они за границу в составе делегаций и групп…

Но в составе делегацийС вами едет личность в штатскомПросто завсегда..

Были, конечно, исключения, но они были очень редкими и не очень достойными… Это, во-первых, писатели, прямо или косвенно связанные с КГБ — обычно авторы романов о подвигах советских чекистов. И во-вторых, очень известные люди, которые могли позволить себе не бояться, но это считанные единицы. И, конечно, представители партийно-советской верхушки, но им было не до контактов с эмигрантами…

Здесь мы говорили главным образом об эмигрантах 70-х годов, но ведь была еще и первая русская эмиграция… Рассказывает Наум Коржавин (интервью И. Рогового), который в 1979 году побывал на концерте Высоцкого в США: «Зрителей было много, полный зал. Там, в основном, была наша эмиграция. Из старой эмиграции было меньше людей, потому что они хуже это понимают. Они и Галича хуже понимают. В массе своей они больше понимают Окуджаву».

Об этом же говорят А. Д. Синявский и М. В. Розанова, которые увезли пленки с записями Высоцкого в эмиграцию, в Париж… М. В. Розанова: «И вот одной старой эмигрантской паре мы поставили-Высоцкого. Они прослушали и затем, помявшись, сказали, что это, наверное, хорошо, но Шаляпин пел лучше, потому что не хрипел и не кричал». А. Д. Синявский: «Думаю, что такая реакция была вполне естественной. Когда в эмиграции я пробовал пересказывать сюжеты песен Высоцкого — петь их я, естественно, не мог, то мои рассказы воспринимались даже враждебно».

И в заключение еще один отрывок из интервью М. Шемякина, он говорит на тему — если бы Высоцкий уехал: «В то же время он не имел такого опыта: потерять родину и вновь ее обрести. Нам, русским, кажется сначала, что мы отказались от чего-то пустякового. Проходит время, и ты начинаешь понимать, что ты потерял. У Володи этой проблемы не было…»

Но кто может сказать теперь: к счастью или к несчастью — не было этой проблемы?

ИОСИФ БРОДСКИЙ

Вначале о «странных сближениях»… Весной 1980 года — за три месяца до смерти — Высоцкий в Венеции. Трудный разговор с женой — В. В. впервые рассказывает ей о наркотиках. На катере они плывут по каналам Венеции: «Мы проплываем мимо кладбища, — пишет в своей книге «Владимир, или Прерванный полет» Марина Влади, — где находятся могилы многих знаменитых артистов. Ты говоришь: «Неплохо в качестве места вечного успокоения».

В 1996 году умер Иосиф Бродский — он не захотел жить с чужим, пересаженным сердцем. Проститься с ним пришло совсем немного людей — среди них и премьер-министр России Виктор Черномырдин. Было предложение захоронить прах лауреата Нобелевской премии в родном Санкт-Петербурге — «На Васильевский остров я приду умирать…». Потом было объявлено, что могила Бродского будет в Америке около его деревенского дома… Но после вскрытия завещания выяснилось, что сам поэт просил похоронить его в Венеции — вполне возможно, на том самом кладбище…

Отношение В. В. к ведущим русским советским поэтам было, разумеется, разным: от восторженных отзывов в молодости до горького «Они меня считают чистильщиком» (в разговоре с В. Тумановым). Еще одна важная деталь: при жизни В. В. никто из «ведущих» не считал и публично не называл Высоцкого поэтом…

Лишь к одному русскому поэту отношение Высоцкого было неизменным: он высоко ценил поэзию и личность Иосифа Бродского. Может быть, еще и потому, что Бродский не дал ни одного повода усомниться в своем высоком человеческом качестве. Вспомним по этому поводу известные слова В.В.: «Россия— единственная страна, где поэзия находится на таком уровне… И не только из-за того, что наши поэты были большими стихотворцами и писали прекрасные стихи, а из-за того, что они достойно вели себя в жизни: и по отношению к властям, и по отношению друг к другу, и по отношению к друзьям и, конечно, к своему творчеству».

Какие же отношения связывали двух самых крупных русских поэтов нашего времени? Иосиф Бродский рассказывает в интервью «Независимой газете» (июнь 1991 года): «У нас был один общий приятель. Мы познакомились у Миши Барышникова. Два-три раза, когда он (Высоцкий) сюда (в США) приезжал, мы всячески гуляли, развлекались». Это знакомство произошло, скорее всего, в Ленинграде — еще до эмиграции Бродского и Барышникова, — потому что упомянутые две-три встречи могли быть только во время поездок Высоцкого в США (1975–1979).

Но еще до знакомства Бродский знал — или, по крайней мере, слышал — песни Высоцкого. И самое интересное и интригующее: «Впервые я услышал его из уст Анны Андреевны Ахматовой: «Я был душой дурного общества».

За границей Бродский и Высоцкий виделись не только в Нью-Йорке. Бродский прилетает в Париж на гастроли Таганки и совершенно не принимает таганского «Гамлета». «Помню, Володя Высоцкий прислал мне телеграмму из Парижа в Лондон. Я прилетел на спектакль, но свалил с первого действия. Это было невыносимо». Заметим, что еще один знаменитый человек так же категорически не принял Гамлета-Высоцкого. Это был член компании на Большом Каретном— Андрей Тарковский.

После спектакля Бродский, разумеется, ничего не сказал Высоцкому. Они сидели в ресторане вместе с Ю. П. Любимовым: «Иосиф все время просил Володю петь. И замечательно он слушал: то со слезой, то с иронией… Но сам стихи не читал…»

Один из дней, проведенных вместе в Нью-Йорке, подробно описывает Марина Влади: «…На следующий день у нас назначена встреча с Иосифом Бродским — одним из твоих любимых русских поэтов. Мы встречаемся в маленьком кафе в Гринвич-Виллидж. Сидя за чашкой чая, вы беседуете обо всем на свете. Ты читаешь Бродскому свои последние стихи, он очень серьезно слушает тебя. Потом мы идем гулять по улицам. Он любит эту часть Нью-Йорка, где живет уже много лет… Продолжая разговор, мы приходим в малюсенькую квартирку, битком забитую книгами, — настоящую берлогу поэта. Он готовит для нас невероятный обед на восточный манер и читает написанные по-английски стихи. Перед тем, как нам уходить, он пишет тебе посвящение на своей последней книге стихов. От волнения мы не можем вымолвить ни слова. Впервые в жизни настоящий большой поэт признал тебя за равного».