Валерий Перевозчиков - Правда смертного часа. Посмертная судьба.

Это подтверждает и Марина Влади: «Ко всему прочему существует языковый барьер. Для поэта это смертельно. Ты словно стоишь двумя ногами на разных континентах, а они все дальше отходят друг от друга».

Еще в 1973 году Высоцкий пишет:

Ах, разность в языках,Не положенье — крах!Но выход мы вдвоем поищем — и обрящем.

И в 1977 году— во время гастролей Театра на Таганке в Париже — В. В. уже переводит вопросы французского журналиста, который интервьюирует Ю. П. Любимова. А в конце жизни, по свидетельству Марины Влади, он свободно владеет французским языком — даже записывает на французском две свои песни (в переводе Максима Лефорестье).

Вторая причина парижского «неуюта»— не пишется. Дневник 1975 года: «И думаю — зачем я здесь? Не пишется — или больше не могу, или разленился, или на чужой земле — чужое вдохновение для других, а ко мне не сходит?» Примерно в это же время Высоцкого спрашивают на концерте: «Что Вы написали в последнее время за границей?» Он отвечает: «Пожалуй, ничего. И не из-за того, что мне там пришлось много ездить и болтаться. У меня было достаточно много свободного времени, чтобы работать — мне там не писалось. Наверное, нужно, чтобы что-то отложилось. А самое главное — даже не поэтому. Я ничего не написал про Париж, например, — и особенно не хотелось».

В 1975 — здесь часто упоминаемом году — Высоцкий из Парижа едет в Лондон — там работает его друг Олег Халимонов. В.В. в гостях у Халимонова впервые спел еще не законченную песню «Письмо к другу или Зарисовка о Париже»:

А, в общем. Ваня, мы с тобой в ПарижеНужны, как в русской бане — лыжи

Вероятно, это связано с еще одним — важным для Высоцкого — обстоятельством… Вначале во Франции и вообще за границей его воспринимали только как мужа знаменитой Марины Влади. Об этом она пишет в книге «Владимир, или Прерванный полет»: «…Ты всего лишь иностранец, в лучшем случае — любопытное существо, приводящее в восторг на вечеринке, или даже просто муж известной актрисы». И если вначале этого было вполне достаточно, то со временем ситуация меняется: Высоцкий хочет быть интересным и значимым сам по себе. Недаром он так радуется успеху своих первых импровизированных выступлений на Западе — перед актерами труппы Питера Брука и на приеме в Голливуде. Вероятно, только после выступления В. В. на этом приеме Марина Влади поняла, что теперь она при Высоцком, а не он при ней.

А вот как — глобально! — объясняет это несколько скептическое отношение В. В. к Парижу, к Франции, к французам Михаил Шемякин: «Мы немного опоздали во Францию — это уже было не время Эдит Пиаф, Шарля Азнавура… Когда я приехал в 1971 году, мне сами французы говорили: «Ты опоздал лет на пятнадцать. Это совсем другая эпоха». Собственно, и у других народов так бывает».

А в самые последние годы этот «внутренний разлад» становится еще заметнее, да и сам Высоцкий этого не скрывает. Вспоминает Михаил Шемякин: «Казалось бы — ну что еще парню надо? Живет в том же месте, где живет Ив Монтан, у жены его там колоссальное поместье, сад— деревья пострижены, и цветочки… А он мне звонит. Мишка, если не приедешь — повешусь! Потому что смотрю на эти деревья французские, и мне повеситься хочется! Что мне здесь делать?!»

Конечно, у этого «разлада» были и другие — более глубокие — внутренние причины. И, наверное, самая главная — отношения с женой. Проходит несколько спокойных лет — вначале сила воли и Марина удерживают Высоцкого от «уходов в пике» хотя бы в Париже. Потом действует «эспераль»… Но В. В. срывается раз, второй… А в последние два-три года возникает проблема наркотиков… В 1977 практически на грани отмены первый парижский— афишный! — концерт Высоцкого в зале «Элизе-Монмартр». Марина Влади: «И уже ничто не в силах сдерживать твои разрушительные импульсы. В этом и заключается парадокс, невообразимый для нормального здорового человека: имея, казалось бы, все — ты буквально тонешь в отчаянии».

Живу, не ожидая чуда,Но пухнут жилы от стыда, —Я каждый раз хочу отсюдаСбежать куда-нибудь туда.

К 1980 году их отношения уже на грани разрыва. «С Мариной уже не могу, но и без нее тоже не могу», — признается В. В. Барбаре Немчик. Почти до самого конца Марина не догадывается, что главный ее враг — уже не водка, а наркотики. Высоцкий сам признался только в марте 1980 года. Кто знает, если бы он рассказал о наркотиках раньше, то вместе они сумели бы что-нибудь сделать…

10 июня 1980 года Высоцкий в последний раз улетает из Парижа. Марина Влади: «Сил у меня больше нет. Мы далеки друг от друга… Ты в последний раз машешь мне рукой. Я больше не вижу тебя. Это конец». Так что за ироническим «город Парижск» скрывалась драма, если не трагедия…

В мае этого же — последнего для него — года, в парижской наркологической клинике Шарантон Высоцкий пишет несколько стихотворений. Одно из них начинается так:

Мог бы быть я при теще, при тесте,Только их и в живых уже нет,А Париж? Что Париж!Он на месте.Он уже восхвален и воспет.

ЭМИГРАЦИЯ

Ах, милый Ваня, я гуляю по Парижу…

Отношение Владимира Высоцкого к эмиграции (как к явлению и как к возможности уехать самому), разумеется, менялось. Менялась проницаемость «железного занавеса», до разрушения которого В. В. не дожил. Но вот парадокс (или уникальность самого статуса Владимира Высоцкого в стране развитого социализма): в конце жизни этот занавес для него как бы не существовал… И если бы В. В. принял решение на полгода остаться за границей раньше мая-июня 1980 года, то кто знает… «Концы поэтов отодвинулись на время…»

Долгое время единственным способом навсегда уехать из СССР был брак с иностранкой (или иностранцем). При Брежневе была разрешена еврейская эмиграция, потом власти стали практиковать эмиграцию как способ избавления от инакомыслящих (диссидентов). С уезжавшими прощались навсегда — «как будто заново хоронили».

И на поездки в далеко —Навек, бесповоротно —Угодники идут легко,Пророки — неохотно!..

Об «угодниках». Свидетельствует Михаил Орлов — эмигрант, хороший знакомый В. В., организатор его концертов в Ленинграде: «Причин выезда многих своих знакомых откровенно не понимал… «А ты-то что ЗДЕСЬ делаешь?» — спросил он в прошлом году после бостонского концерта одного своего московского друга».

По всей вероятности, Высоцкий относился к эмиграции как к вынужденной, крайней мере, когда ТАМ можно было сделать больше, чем ЗДЕСЬ. Из разговора В. В. с Игорем Шевцовым (утром 18 июля 1980 года): «Аксенов уезжает», — сказал я. «Да?! Жалко». — «Да тебе-то все же полегче. Ты можешь с ним встретиться и там». Он поморщился: «Я не о том. Жалко — отсюда уезжает. А там — все не то. Ему здесь надо бы…»