Феликс Чуев - Солдаты Империи. Беседы. Воспоминания. Документы.

И 30 января 1945 года экипаж подводной лодки С-13 под командованием капитана III ранга А. И. Маринеско потопил крупнейший немецкий лайнер «Вильгельм Густлов» водоизмещением более 20 тысяч тонн с 8700 гитлеровцами на борту, среди которых было 3700 подводников.

Как после Сталинграда, Гитлер объявил трехдневный траур по всей Германии и назвал Маринеско врагом рейха номер один и своим личным врагом. «Густлов» был любимым кораблем Гитлера. Он спускал его на воду, на нем он хотел отпраздновать победу в войне. Это был корабль для знати – с бассейнами, зимним садом, гимнастическими и танцевальными залами… Погибла германская элита, весь цвет подводного флота. Маринеско лишил рейх почти ста экипажей подводных лодок! К тому же 30 января – годовщина прихода Гитлера к власти. Хороший подарок…

«Густлов», вышедший из Данцига, охраняли мощные корабли сопровождения. Однако Маринеско предпринял нелогичный маневр, бесшумно подкравшись со стороны берега, откуда потом уйти почти невозможно. Три торпеды врезались в «Густлов». 240 глубинных бомб тут же обрушились на лодку С-13, но, лавируя, она ушла от преследователей.

«Беспримерный подвиг, равного которому не знает история морских войн»,- так оценил атаку Маринеско на «Густлова» Адмирал Флота Советского Союза С. Г. Горшков.

Но это не все. На обратном пути Маринеско топит вспомогательный крейсер «Генерал Штойбен» водоизмещением 14600 тонн с тремя тысячами солдат на борту и многочисленной техникой. Так наш моряк искупил свою вину…

в это время в Ялте заседали руководители антигитлеровской коалиции. Рузвельт и Черчилль просили Сталина поскорее занять Данциг. Адмирал Кузнецов пишет: «В тот день мы еще не знали, что советская подводная лодка С-13 под командованием А. И. Мари- неско потопила огромный немецкий лайнер «Вильгельм Густлов», а чуть позже – транспорт "Генерал Штойбен"».

За этот поход Маринеско был награжден орденом Красного Знамени. Высокий, уважаемый орден, но, что говорить, совершивший подобный подвиг был бы немедленно удостоен звания Героя. Подвиг Маринеско обошли молчанием. Адмирал Н. Г. Кузнецов скажет по этому поводу: «История знает немало случаев, когда геройские подвиги, совершенные на поле брани, долгое время остаются в тени, и только потомки оценивают их по заслугам».

…Маринеско не ладил с начальством, и после войны человек с таким характером оказался не нужен на флоте. В 1945 году его понижают в звании, переводят на тральщик, он подает рапорт о демобилизации и пытается устроиться в торговый флот – до войны он плавал на торговых судах. Но и тут ему не повезло: ничтожный дефект зрения, на который всю войну никто не обращал внимания, не позволил Александру Ивановичу продолжить морскую биографию. Великий подводник стал работать завхозом в Ленинграде. Вскоре его окрутили мошенники и подвели под статью. Три года Колымы. Исключение из партии. Но партбилет не отдал. В лагере он оказался с бывшими карателями, полицаями и просто «блатышами», которые пытались поиздеваться над морским офицером, но он сколотил вокруг себя группу матросов, признавших в нем боевого командира…

Отбыв срок, он вернулся в Ленинград, стал работать на заводе, восстановился в партии. Сослуживцы даже не подозревали о его фронтовых заслугах. Он стал болеть и жил очень бедно. Об этом узнал адмирал И. С. Исаков и каждый месяц из своей пенсии стал посылать ему по сто рублей, добился пересмотра его дела и восстановления в звании капитана III ранга. Но жить ему оставалось мало. Иногда он приезжал на встречи ветеранов, и было незабываемо, когда молодые подводники в Кронштадте преподнесли ему традиционного поросенка.

А вот еше минуты радости. Ветераны построились для прохождения торжественным маршем. Впереди – колонна Героев Советского Союза. Александр Иванович в пиджаке с привинченным орденом Ленина стоял позади, в общей колонне. Его узнали, и народ, собравшийся на площади, стал скандировать:

– Ма-ри-не-ско! Ма-ри-не-ско!

Люди требовали, чтобы он возглавил колонну Героев. Это была высшая почесть, доставшаяся ему при жизни.

Он умер в 1963 году, прожив всего 50 лет.

Над Балтикой отчетливо и резко,над пеленой баталий, над волнойплывет морское имя – Маринеско,как силуэт подлодки голубой.

И сумрак славы ленточкой струитсяс далекой, исчезающей кормы,трепещет флаг, как пойманная птица,и волны – как молдавские холмы.

…Я часто думал, когда же восторжествует справедливость, как будто это меня должны наградить. Я понимал: ему-то теперь все равно. И все-таки дрогнуло что-то внутри, когда в 1990 году я прочитал Указ о присвоении звания Героя Советского Союза, где среди нескольких фамилий, «забытых» в свое время, значилось: «…Маринеско Александру Ивановичу (посмертно)».

…Он похоронен в Ленинграде, сын Молдавии и России, Герой Советского Союза, герой страны, которой нет, но которая будет всегда, потому что дала таких героев.

СОЛДАТ ЩЕРБИНА

Много лет знаю Николая Васильевича Щербину, скромного труженика, доброго, душевного человека. Из того, что я не раз слышал от него, поведаю два эпизода – один военный, другой послевоенный, потому что жизнь еще только начиналась: в 1945-м Николаю было только 18 лет. А пошел он на фронт в августе 1941-го из родного села Веселинова, что на Одес- щине. И было солдату всего 14 лет…

– Девятого мая праздник для ветеранов,- говорит Николай Васильевич.- Они помрут, и праздник прекратится. – И добавляет с болью, которая многих не покидает сейчас: – Были почетными гражданами Берлина Жуков, Чуйков, Берзарин. Их лишили теперь этого звания, зато присвоили Горбачеву. Не позор ли это? Я почетный гражданин молдавского села. Может, и меня лишат такой чести? Видишь, что происходит в Молдавии!

Николай Васильевич каждый год ездит на «свой», молдавский плацдарм, встречается с однополчанами. Был и я на том живописном днестровском берегу. Там 17 апреля 1944 года наши перешли в настзшление. Николай Щербина был уже сержантом, помощником командира взвода, и ему, семнадцатилетнему, подчинялись солдаты, среди которых одному было 42 года, другому- 46…

– В моем взводе убили на переправе командира, – говорит он. – Одиннадцать человек звание Героя получили в том бою. Там памятник стоит, где мы пробились.

– Про колодец расскажи, Николай Васильевич, – напоминаю я.

– Там не колодец, там ручей. Молдаване сделали выемку, раковину, как корыто, чтоб вода текла… Мы копали окопы. Немцы не стреляют, когда мы копаем, и мы не стреляем, когда они копают. А пить хочется. Я взял термос литров на десять и первым пошел к ручью. Только налил два котелка- навстречу немец, тоже с термосом. И оба мы без оружия, чтоб воду, значит, легче тащить было. Суворов говорил, что в походе и иголка тяжела… Так вот, только я налил два котелка воды, тут он передо мной.