Братья Нобели - Федор Юрьевич Константинов
Вскоре выяснилось, что касса Панамской компании пуста, и несчастные вкладчики не только не получат обещанные дивиденды, но и потеряли вложенные деньги, составлявшие нередко сбережения всей их жизни. В Париже шли бурные демонстрации с требованием вернуть народу деньги – на том основании, что афера официально поддерживалась депутатами Национального собрания и многими членами правительства, что и обусловило к ней такое доверие. Среди тех, кто в ней был активно задействован, как мы уже писали, значился и покойный компаньон Альфреда Нобеля Поль Барб, и вместе с ним по уши в этой афере погряз и динамитный консорциум – по меньшей мере его самый крупный, французский филиал. Так что неудивительно, что от него потребовали погашения части долгов компании. Известие об этом застало Альфреда на пути в Швецию, и он вынужден был с полдороги повернуть назад, в Париж.
Отец динамита, как уже понял читатель, очень не любил публичных скандалов, они всегда выбивали его из колеи, и потому он был отнюдь не против того, чтобы расплатиться и покончить с этим делом. Но тут выяснилось, что платить нечем, поскольку в кассе компании обнаружилась недостача в пять миллионов франков – поистине астрономическая, не вмещающаяся в сознание сумма, значительно превышавшая все активы и пассивы Альфреда, включая недвижимость. Получалось, что он в одно мгновение превратился из миллионера в нищего – и это, по сути дела, на старости лет, когда начинать что-либо сначала уже поздно!
Согласитесь, было, от чего впасть в панику, и именно в таком состоянии он отправил письмо в немецкое отделение динамитного треста, в котором просил принять его на работу простым химиком. Многие биографы считают, что это была просто горькая шутка, и не более того – на самом деле таким образом Альфред запрашивал помощь у немецких партнеров и в итоге ее получил. Но даже если это и так, то это была одна из тех шуток, в которой есть только доля шутки.
Начав разбираться в ситуации, Альфред быстро выяснил, что за разворовыванием денег в динамитном тресте стоял не только Эмиль Артон (прожженный жулик, один из тех, кто заправлял Панамской компанией, а после ее краха был назначен Барбом директором в динамитном консорциуме), но и люди, которым он все эти годы безгранично доверял – исполнительный директор Жильбер Легюэ, Жеоль Виан и Альфред Наке. Как оказалось, Легюэ в течение нескольких лет выписывал на имя Артона чеки компании на сотни тысяч франков, последний получал по этим чекам деньги в банке и половину отдавал Легюэ. Когда кассир треста понял, что происходит, и захотел доложить об этом Нобелю, его подкупили обещаниями резко повысить зарплату.
В итоге Артон сбежал, и французская полиция безуспешно искала его в течение нескольких лет, а Легюэ с кассиром были арестованы и оказались на скамье подсудимых, но Альфреду от этого было не легче. Правда, очень быстро выяснилось, что, во-первых, «динамитный скандал», как назвала все происходящее французская пресса, не затронул предприятия компании в других странах, так что Альфред по-прежнему оставался вполне состоятельным человеком, хотя и чуть менее богатым, чем прежде. В итоге юристы компании предложили выпустить облигации займа от имени треста и за счет полученных от их продажи денег покрыть долги. Это элегантное предложение решило все проблемы, так что вскоре настроение Альфреда улучшилось, и он снова стал с уверенностью смотреть в будущее.
Больше того – когда летом того же года в Баку вспыхнула эпидемия холеры, парализовавшая работу нефтяных приисков, Альфред, получивший об этом сообщение от Эммануила, заявил, что готов выделить 10 тысяч рублей на спонсирование бактериологических исследований Петербургского института экспериментальной медицины. Правда, при этом институт должен был не только искать средства борьбы с холерой, но и проверить некоторые его идеи в области медицины – например, идею использования углекислого газа для лечения туберкулеза и холеры. Понятно, что иначе как бредовым это предложение не назовешь, но когда исследования российских ученых показали, что оксид углерода никак исцелению больных туберкулезом не способствует, Альфред предложил попробовать для этой же цели соляную кислоту – разумеется, с тем же успехом.
Надо заметить, что в то лето, избавившись от страха финансового краха, Нобель буквально фонтанировал новыми идеями в области медицины, но все они были одна нелепее другой и выдавали в нем подлинного профана в этой области, каким он, понятное дело, и был, поскольку тот живой интерес, который он испытывал к новым открытиям этой области, никак не мог заменить образование в области медицины или по меньшей мере биологии.
Но вот одна идея, родившаяся у него летом 1892 года, была, безусловно, плодотворна и заслуживает внимания, поскольку, на наш взгляд, сохраняет актуальность и в наши дни. В письме некоему оставшемуся неизвестным дипломату Нобель писал, что эпидемии, наряду с войнами и стихийными бедствиями, остаются одной из главных угроз жизни людей во всем мире, включая и развитые страны. Следовательно, стоило бы учредить внушительную денежную премию тому, кто сможет как можно раньше выявить опасную инфекцию и разработает действенное средство по ее распространению – так, чтобы любую эпидемию можно было прекратить в самые короткие сроки. Любая, даже очень крупная сумма такой премии в итоге покажется ничтожной с учетом того, что будут спасены сотни тысяч жизней и продолжится нормальная работа экономики. Если какая-либо просвещенная страна выскажется в пользу учреждения такой премии, то у него нет сомнения, что к этой инициативе присоединятся и другие страны, и таким образом выплата премии не будет слишком обременительным делом, говорилось в заключение этого письма.
Судя по всему, это был тот самый первый случай, когда Альфреду Нобелю пришла идея премии за деяния на благо человечества, причем премии грандиозной, многократно превышающей все существующие на тот момент – чтобы к ее получению ученые стремились и из честолюбия, и из материальных соображений. Так что по большому счету день написания этого письма и можно считать днем «зачатия» Нобелевской премии.
* * *
В то долгое лето 1892 года в жизни Альфреда Нобеля произошел целый ряд приятных и в определенной степени поворотных событий, в немалой степени определивших
