Стать Теодором. От ребенка войны до профессора-визионера - Теодор Шанин

политические партии. Соответствующие разделы книги являют собой своеобразный путеводитель по политическому пространству России начала ХХ столетия, когда наиболее заметную роль играли партии народной свободы, октябристов, социалистов-революционеров, социал-демократов, а также ряд политических организаций национальных меньшинств империи. Обзор политической ситуации дополняется анализом потенциала государственного аппарата, бюрократии, армии. Делается следующий вывод: «К концу 1904 года экономический, политический и военный кризисы российского общества, кристаллизация общественных классов, появление партийно-политических альтернатив, смятение, раскол и потеря хладнокровия правящей элитой — все это вместе указывало на приближающуюся революцию»[51]. Чаша терпения была переполнена после Кровавого воскресения 1905 года. Именно здесь Шанин акцентирует значение эмоциональной доминанты революции: «В самой сердцевине революции лежит эмоциональный взрыв морального негодования, отвращения и ярости такой мощи, когда невозможно продолжать молчать, какой бы ни была плата. < …> Различные социальные группы и отдельные люди будут реагировать по-разному, но, когда приходит решающий час, общность эмоций станет тем звеном, которое сомкнет линию революционного фронта»[52].

Глава «Революция снизу: долой самодержавие!» содержит скрупулезное описание событий первой русской революции на фоне поведения основных социально-экономических классов, политических и государственных организаций, национальных образований. Шанин сопоставляет взгляды на расстановку социальных сил в революции, представленные двумя ее современниками — консерватором Н. Сухотиным и революционером В. Лениным, — и формулирует теоретический подход к анализу событий 1905–1907 годов: «Центральным моментом для каждой революции является широта ее охвата и участия в ней, множественность ее уровней и динамика конфронтации, сложные и противоречивые отношения между и внутри основных действующих сил. Глубина социального раскола между городской и сельской Россией объясняет причину того, почему именно здесь лежит главнейшее своеобразие и некоторые самые важные связи внутри русской революции»[53]. Таким образом, центральной проблемой революции 1905–1907 годов становятся положение «сельской России» и ее роль в революционной борьбе. При этом в монографии подробно рассматриваются три других компонента революции: монархическое государство, геоэтническая периферия и городские восстания.

Анализируя революционную борьбу российского крестьянства, автор приводит убедительные свидетельства отчаянного положения крестьянства в канун революции.

Суть дела явлена в ответе крестьянского старосты судьям на вопрос о влиянии революционной пропаганды на «аграрные беспорядки»: «Страшны не книжки, а то, что есть нечего ни тебе, ни скотине»[54]. Проблема выходит за рамки описания событий и приобретает философско-историческое значение. В каких случаях начинается крестьянское восстание, получившее в историографии нарицательное имя «жакерия»?

Почему российское крестьянство яростно бунтовало в XVII и XVIII веках (восстания Разина и Пугачева) и относительно спокойно вело себя в XIX веке (даже в неурожай и голод 1891 года крестьяне страдали и умирали молча)? Почему крестьяне восстали в начале XX века, но по-другому, уже не по-разински и по-пугачевски? Ответ на эти вопросы требует анализа конкретных исторических обстоятельств. Шанин раскрывает многообразие целей революционных выступлений крестьян; особенности тактики, объяснявшиеся региональными и этническими различиями; социально-экономическую дифференциацию крестьянских сообществ. В книге рассматривается история целых крестьянских республик — самоуправляющихся сельских территорий в Грузии, Латвии, Московской и Харьковской губерниях. Выразителем национальных крестьянских интересов стал возникший в 1905 году Всероссийский крестьянский союз. Анализу его эффективной деятельности в книге отведено особое место.

С социологической точки зрения особый интерес представляет исследование коллективной «крестьянской мечты». Здесь опять же сказываются особенности методологического подхода к анализу материала, которые автор излагает следующим образом: «Мечты имеют вес. Коллективные мечты имеют политический вес. Вот почему нет прямой или простой зависимости между политической экономией и политическим действием. Между ними стоят значения, понятия и мечты, обладающие внутренней последовательностью и собственной динамикой»[55].

Глава «Крестьянская война 1905–1907 годов: кто кого вел?» начинается эпиграфом из Б. Брехта: «Тем, что свершается, и тем, что остается несвершенным, ведомые ведут ведущих»[56]. Центральная тема главы — кто и как руководил революционным восстанием сельской России. «Из пестрого списка тех, кто якобы втянул крестьян в революцию — анархистов и эсеров-максималистов, студентов и уголовников, евреев, польских дворян и японцев, — только немногие заслуживают серьезного отношения, — пишет Шанин. — С точки зрения социального слоя это была сельская интеллигенция (в основном земский „третий элемент“) и городские рабочие. Среди политических партий на эту честь претендовали в основном эсеры и социал-демократы, а после образования СССР — наследники большевистской ветви социал-демократии. Еще одной альтернативой может стать предположение о том, что крестьянская борьба была в значительной степени самоорганизованной и никакие внешние силы не играли в ней решающей роли»[57].

Подробно рассматривая взаимодействие различных факторов в революционном движении российского крестьянства, автор находит убедительные аргументы в пользу определяющей роли его самоорганизации.

Вторая часть книги — «Момент истины» — посвящена выводам, которые извлекли для себя как политические лидеры, так и массовые участники революции. Шанин подчеркивает: «Революция есть момент истины. Это так для тех, кто в ней участвует, и для общества в целом <…> В ходе революции представления и действительность сталкиваются и формируют друг друга в фундаментальном процессе познания. Коренной разрыв преемственности времен срывает маски с того, что считается само собой разумеющимся, со здравого смысла и партийной риторики, преподнося жесткий и объективный политический урок…»[58].

В главе «Уроки истории и следующая революция: отличники и тугодумы» Шанин показывает, что революция преподнесла множество неожиданностей. Наложение моделей европейских революций XIX века на русскую действительность начала XX века не «сработало». Крестьянство, которое, судя по опыту Европы 1848 года, должно было вести себя консервативно, в российской революции, наоборот, выступило как основная радикальная сила с едиными политическими целями. На национальных окраинах, отсталых с точки зрения урбанизации и индустриализации, волна революционной борьбы была выше, чем в центре России. Что касается поведения остальных социальных классов, то промышленные и транспортные рабочие в целом оправдали марксистские надежды на революционность пролетариата. Наоборот, буржуазия — владельцы капиталистических предприятий — не обнаружила значительных претензий на власть. Зато проявился достаточный радикальный потенциал интеллигентских «профессиональных» слоев в форме конституционных и либеральных требований. Защитная реакция монархизма в виде правопопулистской погромной деятельности Союза русского народа оказалась для левого крыла и либералов неожиданно сильной. Безусловно твердым оказался контроль самодержавия над армией, несмотря на ряд героических восстаний в сухопутных войсках и на флоте. Таким образом, крестьянский радикализм, «социальный» национализм, сила и независимость государственного аппарата, весомость государственной экономики, важность альтернативных источников власти и общественной мобилизации широчайших масштабов, политическая слабость буржуазии, особо важная роль интеллигенции, армии, революционных движений, специфическое международное положение страны, ее так называемое «отставание» — все это определило черты «развивающегося общества» XX века, которые впервые проявились именно в