Зиновий Каневский - Жить для возвращения

«Сколько у нас Маресьевых?» — спросил себя однажды новосибирский журналист Николай Мейсак (сам, кажется, лишившийся обеих ног). И написал книгу о людях, обделенных судьбой. Вышло, что «Маресьевым» — несть числа. Безногие летчики и комбайнеры (действующие либо действовавшие до какого-то времени), слепой архитектор (главный архитектор Ташкента Зотов), слепой и лишенный кистей обеих рук бывший морской разведчик Дунайской флотилии Алексей Чхеидзе, слепоглухонемые от рождения дети и самая известная среди них — Ольга Ивановна Скороходова, ученая и поэтесса (я сейчас следую не по канве книги Мейсака, а пытаюсь назвать хотя бы очень немногих из людей с тяжелой и нестандартной судьбой).

…«Не родись красивым, а родись счастливым!» Родись, расти, добывай себе радости, разбивай (себе же) физиономию, становись счастливым, несмотря ни на что, даже если жизнь, как говорил Островский, кажется тебе невыносимой. Миллионы, можно сказать, миллиарды людей воспринимают подобные слова исключительно как литературное высказывание. Для тех же, кто волею судеб оказался обездоленным, эти слова — бесценный, спасительный призыв. До 1959 года я этого не понимал. Разве что выучил наизусть, как требовала школьная программа…

Вместо послесловия

Из письма Натальи Давидович, вдовы Зиновия Каневского, к Мире Блинковой[5] (май 1996)

Дорогая Мирочка!

Я так рада, что Вы будете писать о Зиночке, ведь он действительно необыкновенный и замечательный человек. Как Вы правильно сказали: «Он так грел, жизнь возле него становилась светлее и интереснее». Я это постоянно чувствовала и всегда считала себя самой счастливой. А на похоронах я увидела, что для очень многих его уход стал настоящим горем. Говорят, было несколько сот человек, шла бесконечная вереница людей и почти все наклонялись и целовали Зиночка. Так ведь можно только к близкому человеку, правда? А цветов было столько, что крышка не закрывалась, и тогда распорядительница велела половину цветов снять, и их положили сверху, так гроб и ушел вниз, засыпанный цветами.

Знакомые мне говорили, что никогда не видели, чтобы на частные похороны собиралось так много истинно переживающих людей. Если бы Зиночек мог видеть такое проявление любви к нему… А за пару дней до этого мне позвонила незнакомая женщина, которая о его смерти услышала по радио «Эхо Москвы», сказала, что она просто читательница и почитательница Зиновия Каневского и хочет проститься с ним, а в Союзе писателей не знали о дне похорон и дали наш телефон. Я ей ответила, что Зиночек был бы рад ее звонку, как он всегда радовался, получая письма от своих читателей из самых разных городов: значит, не зря он пишет, значит, его слова находят отклик.

Я сейчас разбираю его бумаги, далеко еще не все даже бегло просмотрела, и вот нашла две толстенные папки с письмами (наверное, будут и еще) знакомых и по большей части незнакомых людей. Среди них встречаются просто удивительные. Может быть, я некоторые перепишу для Вас. Вы просите поскорее прислать фотографии и что-то написать о Зиночке. Но вот ЧТО? Пожалуй, буду писать обо всем, что мне сейчас думается и вспоминается, не заботясь о том, годится это для печати или нет.

У Зиночка вышло 14 книжек, включая ту, что издана у вас[6] и благодаря Вам. Все они посвящены разным сторонам жизни полярников, истории исследования и освоения Арктики и в меньшей степени Антарктики. Как правило, эти книжки составлены на основе крупных очерков (а их более пятидесяти), написанных для журналов «Знание — сила», «Вокруг света», «Природа», «Земля и вселенная», «Наука в России». Журнал «Знание — сила» сыграл колоссальную роль в жизни Зиночка, по существу возродил его, помог поверить в себя, в свою способность писать. И дело даже не в том, что они публиковали почти все, что Зиночек приносил. Просто именно здесь он встретил добрых, понимающих, по-настоящему интеллигентных людей. А до этого… До этого было вот что.

Первые годы после несчастья Зиночек по инерции вел какое-то подобие научной работы: обрабатывал наши новоземельские наблюдения, написал статью и главу в коллективную монографию об оледенении Новой Земли, делал довольно много переводов научной литературы, которые публиковались в гляциологических изданиях. Так продолжалось года четыре, пока мы не поняли, что это тупиковый путь. В штат Института географии его не брали, да и что бы он там стал делать, если в экспедиции уже ездить не мог. Решили, что наиболее приемлемое для него занятие — переводы, научно-художественные или научно-популярные. Пришел Зиночек в Географгиз, позже высокопарно переименованный в «Мысль». Там сказали, что надо самому найти книгу, достаточно интересную, не старую и еще не переводившуюся. Засели мы с ним в Библиотеке иностранной литературы и, как ни странно, нашли такую книгу, и, как ни странно, в Географгизе ее одобрили. Зиночек сделал пробный перевод одной главы, им понравилось, заключили договор, мы преисполнились надежд.

Зиночек работал с увлечением, в трудных местах советовался с нашей преподавательницей, у которой мы занимались частным образом уже года два, а она на филфаке вела курс художественного перевода. Каждую переведенную главу относил своей редакторше в издательство. Я поначалу радовалась, что редактор — женщина: скорее поймет, как такая работа важна для него, проявит элементарное сочувствие и понимание. А эта негодяйка — другого слова она не заслуживает — стала просто травить Зиночка. Она всячески показывала, что перевод несовершенный, что ей приходится много делать за него. Оставалась после работы, демонстрируя главному редактору, что перевод безнадежно плох и она вынуждена им заниматься в нерабочее время. Зиночек возвращался из редакции мрачнее тучи, вечерами уходил один бродить по темным переулкам, чтобы его никто не видел. Сколько же ему это стоило здоровья!

Наконец, решив, что уже достаточно «обработала»

Зинка, редакторша сделала ему предложение: он отдает ей половину гонорара, а она проверяет его «несовершенный» перевод. Вот где собака была зарыта! Сказала бы сразу, что ей нужны от него деньги, так Зиночек отдал бы ей весь свой жалкий гонорар, лишь бы она его не мучила. Книжка эта — «Один в джунглях» В. Норвуда — вышла в 1965 году, но большой радости не принесла, слишком много терзаний он перенес из-за нее.

Потом была еще одна — и последняя — переведенная книга: Дж. Бейклес «Америка глазами первооткрывателей», уже в издательстве «Прогресс», тоже научно-художественного толка. Опять пробный перевод одной главы, одобрение, договор, после чего они сказали Зиночку: через месяц принесите показать, как продвигается работа. Он не понял, что это фактически означало сделать второй пробный перевод, и принес им черновик, где было иногда по нескольку вариантов одного и того же куска, не всегда, конечно же, отшлифованных. А они отдали этот черновик на рецензию. Отзыв был разгромным. А добила Зиночка личная встреча с рецензентом. Это был барственный, холеный, прекрасно одетый, самодовольный человек, который посматривал на Зиночка как на самозванное ничтожество и не говорил, а цедил: «Ну, за что Вы взялись, у нас же целая армия прекрасных профессионалов, а Вы вот даже русским плохо владеете», — и тыкал его как котенка в некоторые действительно не лучшие фразы. Не желал даже слушать, что это черновик, над которым он еще работал бы и работал. В общем Зиночек был унижен и раздавлен. Если редакторша из «Мысли» унижала его с корыстными целями, то этому-то что было надо? Он не видел, КТО перед ним? Добивать человека, которому и так после всего случившегося подняться трудно?! Книгу Зиночек все-таки довел — помогло заступничество главного редактора издательства.