Владимир Федюк - Керенский

МЯТЕЖ

Конфликт между главой правительства и Верховным главнокомандующим внешне мало изменил привычный ритм жизни Ставки. Генерал П. Н. Краснов, вызванный 28 августа в штаб главковерха, передает свои впечатления от увиденного так: "Могилев имел обычный вид. На станции, как и всегда, толпились офицеры, много было солдат ударных батальонов с голубыми щитами, нашитыми на левом рукаве рубахи с изображением белой краской черепа и мертвых костей. Не понравились они мне. Чем-то бутафорским веяло от этих неаккуратно сделанных нарукавных нашивок. Поразила меня еще и крайняя сдержанность, совсем необычная нашим, всегда так неумеренно болтливым, офицерам. Как будто боялись друг друга и друг за другом следили".[350] Подспудный страх, так удививший Краснова, был порождением растерянности, охватившей большинство обитателей Могилева.

Затронула она и самого Корнилова. В течение всего 27 августа он даже не пытался публично ответить на обвинения Керенского. Лишь с опозданием на сутки главковерх обнародовал обращение, в котором излагал свое видение происшедшего. Датировано оно было 27 августа, но реально в типографию поступило не ранее трех часов ночи следующего дня. В обращении говорилось: "Телеграмма министра-председателя во всей своей первой части является сплошной ложью: не я посылал члена Государственной думы Владимира Львова к Временному правительству, а он приезжал ко мне как посланец министра-председателя, тому свидетель член 1-й Государственной думы Аладьин. Таким образом, свершилась великая провокация, каковая ставит на карту судьбу Отечества".

Корнилов обвинял Временное правительство в том, что оно под давлением большевистского большинства Советов "действует в полном согласии с планами германского генерального штаба", разлагает армию и губит страну. Завершалось обращение словами: "Я, генерал Корнилов, сын крестьянина и казака, заявляю всем и каждому, что лично мне ничего не надо, кроме сохранения великой России, и клянусь довести народ путем победы над врагом до Учредительного собрания, на котором он сам решит свою судьбу и выберет уклад своей новой государственной жизни".[351]

Автором этого текста был Завойко, что помимо прямых свидетельств подтверждается присущей ему излишне патетической манерой. Обращение, адресованное народу, было изложено совсем не народным языком. Именно такое впечатление сложилось у генерала Краснова да и у многих других современников. "В прекрасно, благородно, смело написанном приказе звучала фальшь".[352] Смущало и то, что после суточного молчания Ставка разразилась целым потоком воззваний. Они были искренни, брали за душу, но их было слишком много. В приказе за № 827 от 28 августа 1917 года подробно излагалась история конфликта между Верховным главнокомандующим и Временным правительством. Днем позже в приказе за № 900 отказ Корнилова уйти с должности главковерха мотивировался усилением немецкой угрозы на фронте и в тылу. В этой связи было упомянуто о взрыве оружейных складов в Казани, предполагаемых диверсиях на железных дорогах, готовящейся высадке немецкого десанта в Финляндии.

Следует обратить внимание на важное обстоятельство — Корнилов фактически нигде не противопоставляет себя правительству. Наоборот, он обращается к Керенскому и другим министрам: "Приезжайте ко мне в Ставку, где свобода ваша и безопасность обеспечены моим честным словом, и, совместно со мной, выработайте и образуйте такой состав правительства народной обороны, который, обеспечивая победу, вел бы народ русский к великому будущему, достойному могучего свободного народа".[353] Лишь однажды в воззвании к казакам, выпущенном в тот же день, 28 августа, проскользнуло другое: "Я не подчиняюсь распоряжениям Временного правительства и ради спасения Свободной России иду против него и против тех безответственных советников его, которые продают Родину".[354]

Воззвания, приказы, обращения — создавалось впечатление, что в сложившейся ситуации единственным оружием главковерха стали слова. Так, наверное, оно и было, учитывая, что с Корниловым остались те люди, кто кроме слов ничем другим владеть не умел. Создалась странная картина: Ставка была забита народом, немалая часть которого сочувствовала Корнилову, но при этом рядом с ним не оказалось никого. В городе вполне открыто действовали враги главковерха, сплотившиеся вокруг Могилевского совета, а вот друзей было не видно и не слышно. В этом сказалась прежняя конспирация: в планы преобразования верховной власти был посвящен ограниченный круг лиц, и теперь только они разделили с Корниловым его новое положение.

Мы уже писали о том, что Лукомский категорически отказался принять на себя обязанности Верховного главнокомандующего. Он не скрывал, что одобряет шаги Корнилова по наведению порядка в армии и тылу, но поддержать его в выступлении против правительства отказался. Он заявил, что не хочет провоцировать гражданскую войну и считает недопустимым "создавать из Могилева форт Шаброль[355]".[356] Точно так же молчаливо устранились от происходящего Романовский и Плющевский-Плющик. Весь огромный аппарат Ставки продолжал привычно работать, но эта работа находилась вне всякой связи с конфликтом главковерха и правительства. В губернаторском доме Корнилов должен был чувствовать себя как на пустынном острове, довольствуясь компанией Завой-ко, Аладьина и полковника Голицына.

В "змеином гнезде заговорщиков", как окрестила Могилев левая пресса, не нашлось сил, на которые Корнилов мог бы с уверенностью опереться. Еще 21 августа по распоряжению главковерха Корниловский полк, находившийся в это время на доукомплектовании в Проскурове, был выведен из состава частей Юго-Западного фронта. Полку было предписано передислоцироваться на Северный фронт, в район Нарвы. Три дня спустя полк погрузился в эшелоны, но во время проезда через Могилев неожиданно получил приказ выгрузиться и расквартироваться в городе.

На следующий день, 28 августа, в четыре часа дня, на главной площади города был устроен парад немногочисленного могилевского гарнизона. Помимо Корниловского полка в параде участвовали Георгиевский батальон и два эскадрона текинцев из личной охраны главковерха. Обойдя строй, Корнилов потребовал, чтобы ему принесли стул. Забираясь на него, он оступился и чуть не упал. Рядом кто-то вздохнул: "Плохой знак!"[357] Корнилов обратился к войскам: "Я сын казака-крестьянина. На своих же руках я видел мозоли и возвращения к старому не желаю…" Он сказал, что пригласил в Могилев Керенского и лидеров всех политических партий, для того чтобы вместе сформировать правительство народной обороны. За безопасность приезжающих он ручается своим честным словом. "Но если Временное правительство не откликнется на мое предложение и будет так же вяло вести дело, мне придется взять власть в свои руки, хотя я заявляю, что власти не желаю и к ней не стремлюсь. И теперь я спрашиваю вас: будете ли вы готовы тогда?" Вопрос был встречен молчанием. Корнилов повторил: "Будете ли вы готовы?" В шеренгах раздались нестройные голоса: "Готовы". По словам очевидца, "впечатление получилось жидкое".[358]