Том Сегев - Симон Визенталь. Жизнь и легенды

Через какое-то время после этого Крайский приехал с визитом в Израиль и ближе к концу визита встретился с родителями двух израильтян, находившихся в сирийском плену; оба они были тяжело ранены. Вернувшись домой, Крайский сообщил Меир по большому секрету и только для ее личного сведения, что попросил главу правительства Сирии их освободить. Один из сторонников Крайского рассказал, что он также пытался вызволить нескольких еврейских девушек, которых в Сирии заставляли заниматься проституцией.

Кроме того, Крайский по-прежнему разрешал евреям Советского Союза выезжать в Израиль через Австрию, и это было, возможно, самым важным вкладом в реализацию сионистского проекта. Он делал это в том числе и потому, что парадоксальным образом чувствовал себя – вместе с другими австрийцами – ответственным за нацистские преступления. Он знал также, что в Австрии усиливается активность неонацистов. Визенталь тоже это ощущал. Он держал в своем Центре специального сотрудника, в чьи обязанности входило отслеживать неонацистские публикации. Интересовала эта тема и израильский Моссад.

С отрицателями Холокоста Визенталь боролся в присущей ему манере. Однажды он вступил в странную и сварливую переписку с американской организацией, предложившей ему пятьдесят тысяч долларов, если он докажет, что хотя бы один еврей был умерщвлен с помощью газа. В другой раз он узнал, что Герман Геринг продолжал числиться почетным гражданином австрийской деревни Маутерндорф, и понадобилась общественная кампания, чтобы убедить деревню вычеркнуть имя Геринга из списка почетных граждан. Немецкому же историку Иоахиму Песту Визенталь написал, что выражение «военные преступники» преуменьшает преступления нацистов, так как большинство их преступлений вообще не были связаны с войной.

Отрицатели Холокоста его травили. Когда он подал в суд на известного неонацистского активиста Манфреда Редера, группа хулиганов встретила его в зале суда антисемитскими выкриками. Чем известнее он становился, тем больше получал писем с оскорблениями; ругательства во многих из этих писем напоминали те, что пишут на внутренней стороне дверей общественных туалетов. В его архиве также хранится письмо, к которому отправитель приложил кусочек мыла. Визенталь часто не выдерживал и начинал плакать.

Глава шестнадцатая. «У господина Визенталя, утверждаю я, были другие отношения с гестапо, чем у меня»

1. Перед вторым раундом

В середине 1974 года Визенталь послал одного из добровольцев, работавших в Центре документации, в банк, чтобы тот инкассировал несколько чеков. «Я пошел на площадь Святого Стефана, – рассказывал впоследствии Михаэль Штергар, – и обнаружил, что банк закрыт. Я вернулся в Центр. Визенталь очень испугался. “Что это значит «закрыт»? – закричал он. – Что это значит «закрыт»?” – “Не знаю, – сказал я. – Закрыт”. – “Если банк закрыт, – сказал Визенталь, – значит, и мы можем закрываться”. Он побежал в банк и узнал, что тот разорился. “Всё, – сказал он, – мы закрываемся”».

Трудно сказать, в какой степени разорение банка и в самом деле подвергало Центр Визенталя опасности, но новость о том, что Центр закрывается, едва ли не затмила собой новость о том, что лопнул банк. Визенталь попросил помощи у правительства Голландии и у короля Швеции. В Центр снова потекли пожертвования. В результате Центр – который был для Визенталя всем – не закрылся, но вдруг владельцы дома на площади Рудольфа потребовали от Визенталя освободить помещение, и, естественно, он очень расстроился.

Дело в том, что жители дома (многие из них были рядовыми гражданами и среди них было несколько евреев) начали получать письма с угрозами. Они пожаловались на это владельцам, а те, в свою очередь, потребовали, чтобы Визенталь съехал. «Квартира в жилом здании, – заявили они, – не должна использоваться для деятельности, которая может повлечь за собой террористический акт. Господин Визенталь должен работать в офисном здании, где опасность, что из-за него пострадают целые семьи, будет меньше».

Визенталю пришлось искать новое помещение. Это было непросто, и он нуждался в поддержке. Помощь пришла от представителя семейства подрядчиков Негрелли, чьи предки принимали участие в прокладке Суэцкого канала. К счастью, переезжать пришлось недалеко: офисное здание в переулке Зальцтор находилось недалеко от площади Рудольфа. Визенталь часто говорил, что это здание построено на месте, где раньше находилось гестапо, и это было близко к истине.

Как у него самого, так и у его помощников сложилось ощущение, что все надо начинать заново.

По этому случаю Визенталь нанял новую секретаршу.

Роза-Мария Аустраат пришла по объявлению, опубликованному Визенталем в газете. Он расспросил ее о прошлом, и она рассказала, что была замужем, имела троих детей и нуждалась в работе, так как ее муж разорился и в результате последовавших за этим финансовых осложнений попал в тюрьму. Визенталь спросил ее, была ли она в этом замешана, и поверил, когда та ответила отрицательно. Также он спросил, не боится ли она работать в еврейском учреждении.

Она рассказала ему о своем отце. Он стал членом нацистской партии, когда та еще была вне закона, но сделал это, по ее словам, не потому, что разделял нацистскую идеологию, а полагая, что Австрия должна присоединиться к Германии. Во время войны он воевал в Норвегии, но в военных преступлениях замешан не был.

Когда Роза-Мария училась в школе – в то время она жила в федеральной земле Каринтия, – их класс повезли на экскурсию в Вену, и они побывали в том числе на выставке, посвященной Освенциму. Это оказало сильное влияние на формирование ее личности: именно тогда она отчетливо поняла, где пролегает граница между добром и злом. Она хорошо знала, кто такой Визенталь, и, когда он взял ее на работу, была очень взволнована. Она хранила верность Визенталю до конца его дней и очень его любила.

Роза-Мария была с ним на «вы», обращалась к нему «босс» или «господин инженер», но за спиной ласково называла «босси». Он же обращалася к ней по имени и был с ней на «ты», как если бы она была маленькой девочкой. Иногда она приносила домашнее печенье или пирог, подстригала ему волосы или смазывала мазью больную ногу. Визенталь в ней нуждался.

«Уже давно я не был занят так, как сейчас, – писал он своему знакомому летом 1975 года. – Казалось бы, со временем работы должно становиться меньше – но нет: ее становится все больше и больше».

Примерно в это же время он попал в неприятную – и странную – историю, которая привела к одному из самых больших кризисов в его жизни.

У Бруно Крайского был брат старше его на два года. Звали его Пауль. По словам Крайского, вскоре после рождения Пауль заболел полиомиелитом и, как следствие, стал отставать в умственном развитии. Однако по другой версии, Пауль пострадал в результате несчастного случая, получив удар железным ломом. Так или иначе, но он, пишет Крайский, был любимцем матери, ибо родители часто любят больных детей больше, чем здоровых.