Жаклин Паскарль - Как я была принцессой
Я согласилась дать интервью малайскому телевидению, надеясь убедить правительство Малайзии, что не являюсь представителем сатаны на земле и, следовательно, мне можно позволить хоть один раз повидаться с детьми. Разговаривать с журналистом пришлось на малайском, что далось мне с трудом, потому что вот уже восемь лет у меня не было практики. В итоге все интервью оказалось разобранным на кусочки и перекроенным, к ответам подставлены другие вопросы, а мои слова – вырваны из контекста. Те, кто предупреждал меня, что им нельзя доверять, оказались правы.
И снова новые заголовки: «ФОТО, ПРИВЕДШЕЕ МАТЬ В ЯРОСТЬ», «ВОЗМОЖНО, ПРИНЦ БУДЕТ ВЫДАН АВСТРАЛИИ», «ЗАДЕРЖАН ВИНОВНЫЙ В ПОХИЩЕНИИ ДЕТЕЙ», «В МАЛАЙЗИИ ВОЗБУЖДЕНО УГОЛОВНОЕ ДЕЛО ПРОТИВ ГИЛЛЕСПИ», «ПРАВИТЕЛЬСТВО НЕ ХОЧЕТ ССОРИТЬСЯ С ПРИНЦЕМ», «ДАВЛЕНИЕ НА ПРИНЦА, ПОХИТИВШЕГО ДЕТЕЙ».
Неожиданно и к общему удивлению во Флориде, США, полицейскими был задержан Брайан Уолтер Уикхэм – один из участников похищения детей. Мы узнали об этом из ночного телефонного звонка от Тима Полсена, корреспондента газеты «Палм-Бич пост». Первой нашей реакцией стало восхищение профессионализмом и расторопностью американской полиции.
Интерпол и журналисты разыскивали Уикхэма по всему свету, начиная с Филиппин, где власти подозревали его в торговле детьми, до Шотландии, откуда он эмигрировал в Перт. В Австралии Уикхэм бросил детей и жену, которая, впрочем, оказалась далеко не беззащитной жертвой. В нескольких данных ею интервью она полностью одобряла участие мужа в похищении детей и позволила себе несколько весьма резких высказываний в мой адрес. Ни она, ни ее муж никогда не встречались со мной или с Аддином и Шахирой до их похищения, но тем не менее женщина безапелляционно утверждала, что, увозя их из дома, ее муж совершал доброе дело. Думаю, шорох наличных, предложенных Бахрином, помог Брайану Уикхэму заглушить голос совести, даже если предположить, что она у него когда-то была.
Выяснилось, что Уикхэм жил и работал во Флориде с декабря 1992 года. Он был арестован, когда при случайной проверке документов на дороге его узнал один бдительный полицейский, а потом сравнение отпечатков пальцев подтвердило, что это именно тот человек, которого разыскивает Интерпол.
Благодаря помощи адвоката Томаса О’Малли американская сторона в минимальные сроки выполнила все формальности, и скоро Уикхэм был выслан в Австралию, где предстал перед судом за соучастие в похищении детей. Он признал свою вину и 5 мая 1995 года был приговорен к восемнадцати месяцам заключения. Через девять месяцев, однако, его выпустили с испытательным сроком в девять месяцев. Максимальное наказание, предусматриваемое этой статьей, – три года заключения.
В суде Уикхэм рассказал душещипательную историю о том, как Бахрин обманом втянул его в это дело, а потом бросил. Он утверждал, что правительство Индонезии и некоторые военные тоже сыграли свою роль в похищении Аддина и Шах, и клялся, что сам принял в нем участие только из бескорыстной любви к детям. У Уикхэма имелось богатое криминальное прошлое: он подозревался в торговле детьми, вовлечении малолетних в проституцию, уклонении от налогов, отмывании денег и еще в ряде преступлений. У меня мурашки бежали по коже от одной мысли, что такой человек находился рядом с моими детьми. Он сломал жизнь Аддину и Шах и всей нашей семье. Я считала, что ему вынесли недостаточно суровый приговор, но не собиралась протестовать. Я только надеялась, что, выйдя из тюрьмы, он навсегда забьется в грязную нору, из которой когда-то выполз.
Май 1993 года
Май стал для меня месяцем непрекращающейся борьбы и тяжелых испытаний.
Сначала премьер-министр Малайзии Махатир Мохамад вдохнул в нас надежду, 7 мая заявив на пресс-конференции, что, если правительство Австралии обратится к нему с официальным и правильно составленным запросом, он не станет препятствовать экстрадиции Бахрина.
День матери пришелся на 9 мая, и Бахрин приготовил мне особый подарок. В ужасном, фальшивом интервью, происходившем в мечети, Аддин по-малайски рассказывал тележурналисту о своей жизни в Австралии. Он говорил, что дома его часто били ремнем и ротаном, что иногда их с Шахирой на несколько дней запирали в подвале и не давали еды. Моего бедного мальчика заставили сказать, что Ян постоянно бил их и морил голодом. Я плакала, наблюдая за Аддином, пока он произносил эту заученную речь. Он стоял совершенно неподвижно, словно окаменевший, и только пальцы нервно теребили край рукава. Его лицо было очень напряженным, и он ни разу не поднял глаз от пола. Так говорят заложники, когда их вынуждают излагать миру взгляды захвативших их террористов. Чего Бахрин надеялся добиться этим? Лишить детей остатков детства и веры в себя и в людей?
Так меня поздравили с Днем матери.
В четверг 13 мая мне пришлось пережить еще один удар, на этот раз совсем с другой стороны. Поздно вечером у нас зазвонил телефон, и человек с американским акцентом представился редактором одного из американских еженедельных журналов.
– Миссис Гиллеспи, мне известно, что вы не любите своих детей – вам просто нравится внимание прессы.
– Простите?
– Мой корреспондент Ди Уэбстер взяла интервью у ваших детей для журнала. Ваша дочь призналась, что ненавидит вас. Вы знаете, что она любит петь: «Ненавижу Жаклин, ненавижу Жаклин!»? Что вы можете сказать на это?
– Как вы посмели приблизиться к моим детям! Им не дали возможности поговорить даже с детским психологом. Я сама ни разу не говорила с ними с самого похищения! Как вы смеете брать интервью у детей?!
Он еще некоторое время пытался получить у меня пригодный для печати ответ, но я не успокоилась, пока не высказала ему все, что думала, а потом швырнула трубку. После этого разговора меня еще долго трясло от бешенства, и я снова почувствовала знакомый приступ тошноты. Я готова была убить этих необученных и неподготовленных чужих людей, которые в погоне за сенсацией осмелились расспрашивать и мучить моих детей. Именно после этого разговора я решила обратиться в Семейный суд с просьбой принять решение, запрещающее эксплуатацию Аддина и Шах средствами массовой информации.
На следующий день я обсудила возможность такого запрета с Лилиан и Джоном. Джон предупредил, что, если я попробую запретить публикацию любых интервью с детьми, пресса подвергнет меня остракизму. Я ответила, что мне наплевать на это: я уже поговорила с психологом, и он подтвердил, что необходимость выбирать между двумя родителями и отвечать на вопросы прессы наносит ребенку серьезные эмоциональные травмы. Я объяснила юристам, что сейчас почти ничем не могу помочь своим детям и единственное, что я могу сделать, – это постараться защитить их от прессы с ее извращенным желанием любой ценой добыть побольше жареных фактов. Если бы Аддин и Шах находились в Австралии, ни один приличный журналист не осмелился бы брать у них интервью – это строго запрещалось законом. Кроме того, нам удалось установить, что за каждое интервью Бахрин требует как минимум восемь тысяч фунтов. Сначала он продавал своих детей, а потом заставлял их играть заказной спектакль.
