Евгений Биневич - Евгений Шварц. Хроника жизни

Обсуждалась пьеса на секции театроведов и критиков ВТО, на секции драматургов Союза писателей и др. Об одном из них рассказал обозреватель журнала «Искусство и жизнь»: «Откровенные противники пьесы считали для себя необходимым, прежде чем перейти к критике, рассыпаться в комплиментах и реверансах перед драматургом, — а затем уже критиковать со всякими оговорками и недомолвками. Защитники «Нашего гостеприимства» не нашли ничего лучшего, как рассыпаться в похвалах драматургическим качествам произведения Шварца. И те, и другие считали обязательным засвидетельствовать свое совершенное почтение и уважение автору. Полагаем, что в этом меньше всего нуждается Е. Шварц.

Один из участников спора Л. Левин заявил, что «коренное отличие этой пьесы от других пьес, написанных на эту тему, состоит в том, что она по сути своей органична, в лучшем смысле слова, как патриотическая пьеса…». Коренное отличие Левин усмотрел все-таки не в её художественной сути. Он сказал: «Очаровательна пьеса тем, что сделана без выстрелов, хотя пуль и патронов очень много, люди сражаются бездымно, без выстрела, но происходит сражение двух лагерей, и для этого не обязательны выстрелы». О технологических особенностях драматургии Шварца говорили и другие участники дискуссии: Каверин, Голичников, Бонди, Флоринский. Все они отмечали высокое мастерство драматурга, превосходный диалог, тонкий юмор, но этого, собственно, не отрицали и противники их, которые тоже признавали за пьесой «Наше гостеприимство» высокие драматические качества.

Кто же прав? Левин, Каверин, Голичников и другие, утверждавшие, что в пьесе есть столкновение воль и характеров и что пьеса по-настоящему патриотична, или же Цензор, Лебедев, Янковский, утверждавшие, что в основе пьесы лежит придуманная схема, что прекрасные диалоги не раскрывают образов советских людей, что сюжет хорош, но кажется условным и легко переносимым в любую обстановку. На этот вопрос дискуссия не дала ответа».

Странен был предмет спора. Хороша пьеса или плоха, как художественное произведение, значения не имело никакого. Во-первых, потому, что поначалу К. Ворошилов заявил: «Наша граница на замке», и следовательно вражеский самолет на территории СССР — это нонсенс. Или, говоря юридическим языком, — клевета. А во-вторых, пока шли дебаты по поводу патриотизма пьесы, Молотов и Риббентроп подписали пакт о ненападении. То есть фашисты стали чуть ли не союзниками «советских людей», и актуальность пьесы испарилась навсегда.

В докладе «Творческая работа театра Комедии в 1939 г.» Н. Акимов сказал: «Пьеса Е. Шварца «Наше гостеприимство» изъята нами из плана по соображениям политического характера, учитывая новые обстоятельства в международной обстановке. Взамен этого в 1939 г. была начата работа над комедией-сказкой Евг. Шварца «Тень», выпускаемой в марте 1940 года».

«Гроза»

— Начиная с весны 1937-го разразилась гроза и пошла кругом крушить, и невозможно было понять, кого убьет следующий удар молнии. И никто не убегал и не прятался. Человек, знающий за собой вину, понимает, как вести себя: уголовник добывает подложный паспорт, бежит в другой город. А будущие враги народа не двигались, ждали удара страшной антихристовой печати. Они чуяли кровь, как быки на бойне, чуяли, что печать «враг народа» пришибает без отбора, любого, — и стояли на месте, покорно, как быки, подставляя голову. Как бежать, не зная за собой вины? Как держаться на допросах? И люди гибли, как в бреду, признавались в неслыханных преступлениях: в шпионаже, в диверсиях, в терроре, во вредительстве. И исчезали без следа, а за ними высылали жен и детей, целые семьи. Нет, этого ещё никто не переживал за свою жизнь, никто не засыпал с чувством невиданной, ни на что не похожей беды, обрушившейся на страну. Нет ничего более косного, чем быт. Мы жили внешне как прежде. Устраивались вечера в Доме писателя. Мы ели и пили. И смеялись. По рабскому положению смеялись и над бедой всеобщей, — а что мы ещё могли сделать? Любовь осталась любовью, жизнь — жизнью, но каждый миг был пропитан ужасом. И угрозой позора… Пронеслись зловещие слухи о том, что замерший в суровость комендант нашей писательской надстройки тайно собрал уборщиц и объяснил им, какую опасность для государства представляют их наниматели. Тем, кто успешно разоблачит врагов, обещал Котов будто бы постоянную прописку и комнату в освободившейся квартире… И каждый день узнавали мы об исчезновении то кого-нибудь из городского начальства, то кого-нибудь из соседей или знакомых…

Возможно, именно в эти дни Шварц говорил Евгению Рыссу, а через 30 лет писатель записал в мою «Биневину»:

«Ты знаешь, что такое благородный человек? Это тот, который делает подлости безо всякого удовольствия»;

«Ты знаешь, что говорили бы русские интеллигенты во времена царя Ирода? Они говорили бы так:

— То, что приказано убить всех младенцев мужского пола, это, конечно, жестоко, но историю в белых перчатках не делают. Можно понять династические соображения, которые делают это необходимым. Но то, что в суматохе прикончили двух девочек, это безобразие и об этом надо смело писать царю.

Потом после большой паузы:

— Впрочем, о девочках тоже, наверное, не написали бы…».

Первым исчез Николай Макарович Олейников. Его арестовали на рассвете 3 июля. Вскоре были арестованы сотрудники Детгиза — Тамара Григорьева Габбе, редактор, автор книг и пьес для детей, к примеру, «Город мастеров» и «Хрустальный башмачок», и Александра Иосифовна Любарская, — ближайшие сподвижники С. Я. Маршака, обвиняемые, как японские шпионки; Григорий Георгиевич Белых, соавтор Л. Пантелеева по «Республике ШКИД»; Георгий Станиславович Дитрих, в соавторстве с которым Шварц написал рассказ «Особенный день»; Кирилл Борисович Шавров, редактор, специалист по северным народностям; Сергей Константинович Безобразов, автор книги «На краю света»; Матвей Петрович Бронштейн, известный физик, доктор наук, автор научно-популярных книг «Изобретатели радиотелеграфа», «Солнечное вещество» и др., — муж Лидии Корнеевны Чуковской. Сама Лидия Корнеевна спаслась чудом. Когда она в последний раз принесла мужу на Шпалерную деньги, их не приняли: «Выбыл!» В прокуратуре ей объяснили, что о дальнейшей судьбе осужденного она может узнать только в военной прокураторе в Москве. И в ту же ночь она уехала в Москву. А через несколько часов пришли и за ней. Но этот отъезд спас её.

В Москве Чуковской объявили: «Десять лет без права переписки с конфискацией имущества». Расстреляли М. П. Бронштейна 18 февраля 1938 года. Еще раньше — 24 ноября 1937 года — были расстреляны писатели Н. М. Олейников, Г. С. Белых, поэт-футурист Бенедикт К. Лифшиц, прозаик-экспрессионист Юрий И. Юркун, поэт, переводчик и критик Валентин О. Стенич.