Русская Вандея - Иван Михайлович Калинин
Река Кубань задержала наступление красных лишь на несколько дней.
Деникину было бы впору позаботиться о постепенной эвакуации своего бродячего государства в Крым, за границу или в Грузию, если только он не хотел сдаваться на милость победителя.
На деле вышло по-иному.
Деникин, плюнув на все, распорядился заготовить в Новороссийске пароходы только для корпуса Кутепова и для «единонеделимцев». Этих было не так уж много по сравнению с всевеликим.
Донские политические деятели еще чесали языки в Георгие-Афипской. Так как Верховный Круг перед самым бегством высказал недоверие Деникину, то донские «хузяева» считали, что не следует итти туда, куда повезут добровольцев, а надо двигаться за кубанцами, пробиваться в Грузию. Ведь это демократическое государство; когда-то окраина России, а теперь самостоятельная, меньшевистская республика. Она пособит демократам-казакам набраться силы и снова, после передышки, двинуться на добывание своих казачьих вольностей либо с помощью пушек, либо с помощью авторитета Лиги Наций.
Крым, напротив, пугал казачьих политиков. Сейчас там хозяйничал Слащев, двойник ген. Покровского. Только одна орловская история в Крыму несколько обнадеживала демократов. Вот что там случилось, по словам «Вестника Верховного Круга».
В то время, как Перекоп защищала горсть храбрецов, штабы пухли от укрывшихся в них дезертиров. Ген. Слащев отдал приказ об очистке тыловых учреждений и о борьбе с тыловой разрухой. Но принятые меры не дали должных результатов.
На фронт вместо здоровых комиссий направляли офицеров-инвалидов.
На ст. Джанкой ген. Слащев вышел к присланным из тыла офицерам и резко спросил:
– Что это за сволочь ко мне прислали?
Возмущенные офицеры заявили, что большинство из них ветераны германской войны, георгиевские кавалеры, и что подобная форма обращения недопустима. Слащев извинился и отдал распоряжение об отправке прибывших офицеров в госпиталя.
В это время были получены сведения о сдаче Одессы и о казнокрадстве высших начальствующих лиц. Среди крымских офицеров, недовольных Слащевым, началось брожение. В Симферополе возникла обер-офицерская организация, во главе с командиром 1‑го Крымского добровольческого полка капитаном Орловым. Последний издал следующий приказ:
«Исполняя долг перед нашей измученной родиной и приказы командира корпуса о водворении порядка в тылу, я признал необходимым произвести аресты лиц командного состава гарнизона г. Симферополя, систематически разлагавшего тыл. Создавая армию порядка, приглашаю всех к честной, объединенной работе на общую пользу».
Вслед за тем, дабы прекратить безнаказанный грабеж высшими начальниками казенных денег, и приобретение ими валюты, Орлов распорядился, чтобы банки и казначейства не выдавали частным лицам свыше 10 000 руб. и учреждениям свыше 50 000 руб.
Адмиралы, генералы и прочие воры всполошились. Они обрисовали Слащеву Орлова как большевика. Тщетно герцог Лейхтенбергский, служивший в полку Орлова, доказывал, что обер-офицерское движение есть естественный протест офицерских низов против потерявшего стыд и совесть генералитета. Слащев все-таки приказал схватить Орлова и повесить вместе с членами его семьи без суда и следствия.
Ген. Май-Маевский, пропивший Харьков, двинулся против Орлова из Севастополя и победителем вступил в Симферополь. Орлов ушел со своим отрядом в Ялту и Алушту. Завязались переговоры. Мятежник требовал удаления генерала Шиллинга, адм. Бубнова, Ненюкова и других казнокрадов.
В это время (в феврале) к берегам Крыма выехал со своими бандитами ген. Покровский. Безработный кондотьер предложил крымским генералам выловить мятежного капитана. Но, едва он высадился в Ялте, Орлов арестовал его, не причинив, впрочем, никакого вреда генералу от виселиц.
Когда против Орлова двинули значительные силы, он ушел в горы и скитался там весь 1920 год.
– Еще новый зеленый! – не без удовольствия сообщали демократические газеты.
Мы стояли в Георгие-Афипской. На севере, у Кубани, грохотали орудия красных; на юго-востоке, в предгорьях, зеленая армия Пилюка и других знаменитостей бомбардировала бегущие обозы и войска.
Ген. Сидорин отправил к ним для переговоров начальника политической части штаба Донской армии сотника графа Дю-Шайла, эсэра. Возвратившись, этот посол сообщил, что зеленые стоят вполне на эсэровской платформе, подлинные демократы, враги большевиков и контрреволюционных генералов.
Однако эти единомышленники казачьих демократов почему-то отбивали казачьи обозы, грабили беженцев, обстреливали, донские части и т.д.
Черноморская губерния все время зеленела, а теперь совсем заэсэрила. Добровольческий режим до того замучил здешних крестьян, что они с великой радостью давали убежище и считали своими друзьями всех, кого преследовала Доброволия, будь то остатки большевистских отрядов, дезертиры или уголовные преступники. Когда Доброволия расшибла голову на Украине, в Черноморской губ. воцарилась анархия. Эсэры Филипповский и Воронович поспешили придать ей эсэровскую окраску[314]. Они наспех сфабриковали какой-то съезд советов, который постановил объявить, – ни много ни мало, – независимую черноморскую республику, завязать сношения с соседними государственными образованиями и начать наступление на Новороссийск.
Куда ни взглянешь, у демократического казачества везде союзники: Колька Орлов, сотник Пилюк, Филипповский и Воронович, эсдеки Грузии. Это ли не залог скорого торжества в России демократических идей!
Казачьи политики до конца жили в эмпиреях, а не в окружении действительности. Сидорин доказывал «хузяевам» бессмысленность разрыва с Деникиным и предостерегал от увлечения Грузией.
Но в Георгие-Афипской так и не могли решить, куда итти донскому казачеству. Предоставленное самому себе, оно катилось по инерции к морю. Мимо нас тянулись бесконечные вереницы всадников и пеших. За день их проходили тысячи.
Сколько живой силы! Сколько еще вполне здоровых, боеспособных людей! Нет, не количеством победили большевики белых, а революционным энтузиазмом и организованностью!
На станции скопилось такое множество поездов, что ни один из них не мог двинуться дальше по загроможденным путям. Пришлось произвести расчистку, сбросив под откос сотни полторы вагонов. Несколько поездов отправили в Новороссийск под охраной бронепоездов. Братья зеленые, число которых увеличивалось за счет своих же казаков, беспрерывно переходивших к ним, только тогда держались на почтительном расстоянии от железной дороги, когда видели жерла пушек.
Начался голод. Станицу объели очень быстро. Хлеб не всегда удавалось достать. Про горячую пищу забыли. И все страстно жаждали конца этому великому безумию.
Благодушно себя чувствовали шустрые люди, которые запаслись спиртом в Екатеринодаре при разгроме склада. Отойдя в сторонку, они пили мертвую под неистовый грохот орудий.
Вон на шпалах развалялся ражий детина. Это персона: член Круга, от станицы Березовской. Законодатель только что пропустил целый стакан чистого, неразбавленного, спирта и философствовал в компании молодых казачат:
– Я что? Народный избранник! Да-с, народный избранник, чорт вас всех съешь с потрохами. А допрежь того – в цирке Чинизелли акробатом служил. Разные фокусы могу отмочить. Революция стряслась, новый фокус выкинул: из акробата законодателем стал. Потому у нас на Дону демократия. Приехал в свою с дула заряжаемую господа бога нашего станицу Березовскую, стал всенародно номера показывать. Диву дивится народ. А тут выборы в Круг. Кого выбирать? Знамо дело, питерца! Он всякую науку произошел, в столице жил, людей видал, все
