Марк Твен - Автобиография

Я все-таки проделал еще один эксперимент за пределами своего основного рода деятельности. Я привез в Нью-Йорк Чарлза Л. Уэбстера, моего молодого свойственника, и с ним в качестве служащего и менеджера сам издал «Гекльберри Финна». Это была небольшая книжка, ничего особенного не следовало ожидать от нее в денежном отношении, но в конце трех месяцев после ее публикации Уэбстер вручил мне отчет о результатах и чек на пятьдесят четыре тысячи пятьсот долларов. Это убедило меня, что как издатель я в целом не совсем провалился.

Четверг, 22 февраля 1906 года

Замечания Сюзи о ее дедушке Лэнгдоне. – Мистер Клеменс рассказывает о мистере Этуотере. – Мистер Дэвид Грей и встреча с Дэвидом Греем-младшим недавно на званом обеде

Я далеко отклонился от разговора Сюзи о ее дедушке, но ничего страшного. При написании этой автобиографии моя цель – отклоняться куда мне вздумается и возвращаться к предмету, когда к этому готов. Сейчас я вернусь назад и изложу, что имеет сказать Сюзи о своем деде.

«Я упоминала, что мама и папа не могли оставаться в своем доме в Буффало, потому что он очень сильно напоминал им о дедушке. Мама получила письмо от тети Сюзи, в котором тетя Сюзи много говорит о дедушке. Из этого письма очень ясно видно, как сильно каждый, кто знал дедушку, любил его и уважал, поэтому мама разрешила мне взять письмо и скопировать то, что сказано о дедушке, мама считает, что здесь оно будет очень уместно.

«Ферма Куарри,

16 апреля 1885 года.

Ливи, дорогая, не напомнило ли тебе об отце сегодняшнее сообщение по поводу генерала Гранта? Ты помнишь, как судья Смит и другие, кого отец выбрал душеприказчиками, выходили из комнаты, и как отец сказал: «Джентльмены, я еще похороню всех вас», – и как он улыбался и был бодр и жизнерадостен? В то время у него, похоже, было гораздо меньше сил, чем сейчас у генерала Гранта, но такое же замечательное мужество в борьбе с враждебными силами. Все это время так многое в генерале Гранте напоминает мне об отце – о его спокойном терпении. Имеется очевидное родство душ этих двух людей. Когда день за днем следишь за донесениями из главного лазарета страны, на ум невольно с живостью приходят дни лета 1870 года. И, однако же, они кажутся такими далекими. По сравнению с собой нынешней тогдашняя я кажусь себе ребенком, и по годам, и по опыту. С тех пор в моей жизни были и самые лучшие, и труднейшие времена, и я знаю, что в твоей тоже. Все прежнее кажется призрачным. Я полагаю, это потому, что все в наших жизнях пришлось полностью переналадить, чтобы они продолжались без этого мощного авторитета. Отец неприметно был таким авторитетом для стольких людей помимо нас, дорогая Ливи, – по-другому и не в такой степени, как для нас, но, конечно же, авторитетом!

Когда в последний раз у нас были гости, я была так поражена тем фактом, что мистер Этуотер долго и безмолвно стоял перед портретом отца, и, повернувшись ко мне, сказал сдавленно и с дрожью в голосе: «Мы никогда больше не увидим такого, как он», – и это после пятнадцати лет, от служащего. А какой-то посторонний человек неделю назад говорил о его привычке давать, потому что, как ни удивительно, он слышал об отцовской щедрости…»

Я очень хорошо помню мистера Этуотера. В нем и его манерах не было ничего городского. Он был средних лет, и всю свою жизнь прожил в деревне. Он выглядел как фермер, ходил как фермер, одевался как фермер, а также носил эспаньолку – украшение, которое было широко распространенным во времена моего детства, но сейчас постепенно вымерло в некоторых западных городах и во всех восточных, маленьких и больших. Он был откровенно хорошим, искренним и честным человеком. Он служил помощником мистера Лэнгдона много лет. Его роль была общего назначения. Если лесопилкам мистера Лэнгдона требовалось не научное, а простое здравомыслящее инспектирование, туда отправлялся мистер Этуотер. Если лесосплавные плоты мистера Лэнгдона попадали в беду на обмелевшей или вздувшейся реке, Этуотера направляли присмотреть за этим делом. Этуотер отправлялся со скромными поручениями на угольные шахты мистера Лэнгдона, а также проинспектировать нефтеугольные промыслы в Пенсильвании и доложить о соблюдении интересов мистера Лэнгдона. Мистер Этуотер был всегда занят, всегда в движении, всегда полезен неприметным образом, всегда религиозен и всегда безграмотен – кроме тех моментов, когда только что закончил говорить и истощил свой запас соответствующей грамматики. Он был эффективен – в том случае, если в запасе было время. Но он был от природы медлителен, и поскольку ему приходилось обсуждать все вопросы с тем, кто подворачивался, порой случалось, что повод для его услуг проходил прежде, чем он успевал их оказать. Мистер Лэнгдон так и не уволил Этуотера, хотя молодой Чарли Лэнгдон не раз предлагал сделать это. Молодой Чарли не выносил Этуотера за его раздражающую нерасторопность и спокойную удовлетворенность этим. Но я любил Этуотера. Этуотер был для меня кладом. Когда он приезжал из какой-нибудь своей инспекционной поездки, садился в полдень за стол и рассказывал семье о своей миссии, со всеми очаровательными подробностями, не пропуская ни единого, самого бессмысленного, неуместного и бесцветного инцидента, я слушал его с благодарностью, я наслаждался безмятежной терпеливостью мистера Лэнгдона, удрученностью и отчаянием семьи, и больше всего этого вместе взятого – мстительностью в глазах молодого Чарли и вулканическими возмущениями внутри его, которых я не видел, но которые чувствовал.

Я задерживаюсь на Этуотере просто из любви. Мне нечего сказать о нем важного – в сущности, я вообще могу сказать о нем только одно. И даже эту историю я мог бы оставить без внимания, если бы захотел, но я не хочу. Она была для меня приятным воспоминанием на протяжении целого поколения. Она проливает мимолетный луч света на мягкий, спокойный и уравновешенный характер Ливи. Хотя она умела сильно чувствовать и сильно выражать свои чувства, никто, кроме человека, хорошо знакомого с ней и с ее настроениями, никогда бы не заключил по ее речи, что это речь резкая. Молодой Чарли великое множество раз пытался заронить в ее сердце недоброе семя против Этуотера, но она была так же тверда в своей преданности, как и ее отец, и усилия Чарли всегда терпели крах. Много, много раз выдвигал он ей обвинения против Этуотера, которые, как он был уверен, вызовут долгожданное резкое слово, и наконец добился успеха – ибо «все приходит к тому, кто умеет ждать».

Я в то время отсутствовал, но Чарли не мог дождаться моего возвращения. Он был слишком рад, слишком нетерпелив. Он сразу же сел и написал мне, пока его триумф был свеж, а его радость жгучей и полной. Он рассказал мне, как выложил перед Ливи наболевший вопрос, а потом спросил ее: «Ну а что ты теперь скажешь?» И она ответила: «Чертов Этуотер!»