Пол Баррел - Королевский долг

Вернувшись в Старые конюшни, Мария, мой брат Грэм, его жена Джейн и я налили себе кофе, уютно устроились в гостиной и стали вспоминать лучшие сцены одного из самых любимых мюзиклов принцессы.

Я первым отправился спать, чтобы завтра в семь утра уже быть во дворце, с нетерпением ожидая возвращения принцессы, которую не видел с 15 августа, и предвкушая, как она будет рассказывать мне последние новости. Ей было что рассказать. Она намекнула мне об этом во время нашего последнего разговора по телефону. А еще этой осенью принцесса планировала снова заняться кампанией по запрету противопехотных мин, и в связи с этим нам надо было многое обсудить.

Вскоре после полуночи зазвонил телефон. Звонила Люсия Флеча де Лима. Она была в панике. Она сидела дома в Вашингтоне, и вдруг ей позвонила Мэл Френч, глава протокольного отдела в администрации президента Клинтона, и сообщила о том, что принцесса попала в аварию. Она узнала это из новостей Си-эн-эн. У Люсии не было нового номера сотового принцессы. Я знал, что принцесса всегда носит его с собой, и даже не думал, что она может не взять трубку. Но она не взяла. В трубке послышались длинные гудки, а потом включился автоответчик. Мария снова заварила кофе. Я опять набрал номер принцессы. А потом еще раз и еще раз — много раз. Мы сидели за кухонным столом. Я все звонил и звонил.

Все эти годы я часто говорил принцессе, что если она когда-нибудь попадет в беду, то пусть сразу заходит в общественный туалет, закрывается в кабинке и звонит мне. «Я тут же приеду и заберу вас, где бы вы ни были», — повторял я. И вот она попала в беду, я звонил, но без толку. Я чувствовал себя беспомощным.

Я вышел во двор и побежал через парк, по дороге, ведущей вдоль дворца к канцелярии. Там уже собрались старший бухгалтер принцессы Майкл Гиббинс, личный ассистент Джеки Аллен, шофер Колин Теббат и секретари Джо Гринстед и Джейн Харрис. По их лицам я понял, что они тоже взволнованы. Кто-то налил мне кофе. Майкл беспрестанно курил и звонил из своего кабинета личному секретарю королевы в Балморал, а мы с Джеки сидели в общем кабинете.

В первый раз позвонили около половины первого. На другом конце провода подтвердили, что принцесса действительно попала в аварию в Париже. Но, судя по всему, все обстоит не так уж плохо.

Через час нам позвонили во второй раз. Оказалось, что все очень серьезно. Доди погиб. Принцесса получила тяжелые травмы: как нам сообщили, у нее сломана рука и тазовая кость. Мне надо быть там, подумал я. Я ей нужен. Джеки Аллен уже пыталась заказать мне и шоферу Колину билеты на самолет. Колина решили отправить со мной потому, что раньше он работал в королевской охране, и мог принимать разумные решения даже в самых тяжелых ситуациях. Все офисы авиакомпании «Бритиш Эйрвэйз» в Лондоне были закрыты, так что билеты пришлось заказывать в офисах компании в Нью-Йорке.

В четыре часа утра Майкл снова взял трубку. Джеки зашла к нему в кабинет. Через несколько минут она вышла ко мне. Она попросила меня сесть и обняла за плечи. «Пол, крепись. Мне очень трудно произносить эти слова, но принцесса умерла».

Смерть принцессы констатировали час назад, в 3 часа утра по британскому времени и в 4 утра — по парижскому. Хирургическое вмешательство не спасло ее. Меня отбросило назад. Даже если я и закричал, то, скорее всего, из моего рта не вылетело ни звука. Я почувствовал, как во мне разливается пустота. И острая боль. Мы с Джеки сидели и плакали. Потом вдруг во мне сработало чувство долга и лишило меня всех эмоций. Теперь я нужен ей как никогда, подумал я.

Я позвонил Марии. «Любимая, принцесса умерла. Я вылетаю в Париж». Она зарыдала. Билеты были уже заказаны. Я бросился домой собрать небольшую сумку, а потом побежал в апартаменты № 8 и № 9. Я вошел через заднюю дверь туда, где все ждало возвращения принцессы. Тишина поразила меня. Всего через двенадцать часов эти комнаты должен был заполнить ее голос и смех. Но этого не будет никогда. Я прошел по комнатам. Здесь все было в точности так, как в день ее отъезда. Я подошел к письменному столу. Тихо тикали три пары маленьких часиков, показывая одно и то же время; в специальной подставке стояла дюжина карандашей; на краю — баночка чернил; перьевая ручка; «список выражений», которым она пользовалась, когда писала письма. Она никогда не переживала, если допустит в письме ошибку.

Тут я наконец увидел то, что искал: четки, которые ей подарила мать Тереза, висевшие на небольшой мраморной фигурке Иисуса Христа, которая стояла рядом с двумя статуэтками Девы Марии, одна — белая, другая — желтоватая, под лампой. Я взял четки и положил их в карман. Потом направился в туалетную комнату и подошел к столику перед зеркалом, где она каждое утро приводила себя в порядок и где парикмахеры укладывали ей волосы. На столике стояли часы, по которым она определяла, не опоздала ли; наполовину пустые пузырьки с ее любимыми духами «Фабург-4» от «Эрме» и «Эритаж» от «Герлен»; лак для волос «Пантин»; стаканчик с ватными тампонами; арсенал губной помады в пластиковом чемоданчике. Я взял одну помаду и пудреницу и положил их в кожаную сумку с золотой буквой D и короной — эту сумку сшили по ее заказу в прошлом году. Больше я не брал никаких вещей. Я задернул все шторы, а потом убрал драгоценности принцессы в сейф.

После этого я вышел наружу, к Колину Теббату. Теперь надо было сделать кое-что еще, так как я знал, что, улетая в Париж, нельзя просто так оставить те комнаты, которые Диана любила больше всего, — гостиную, спальню и туалетную комнату. Здесь был ее мир. И его надо было защитить. Мы с Колином прошлись по апартаментам, закрывая все двери и запечатывая их специальной липкой лентой, к которой цепляли листок бумаги — на нем мы расписывались и писали, что доступ сюда запрещен. Не позже чем через сутки у дворца появятся журналисты.

Потом мы с Колином поехали в аэропорт Хитроу, чтобы успеть вылететь первым рейсом в Париж. Слава богу, со мной был Колин, который знал всю процедуру регистрации для VIP-персон. Во время полета я почти все время молчал. Я слышал только голос принцессы. Наш последний разговор. Ее образ стоял у меня перед глазами — какой я ее видел в последний раз. Я вспоминал о том, как она хотела побыстрее вернуться домой и увидеть Уильяма и Гарри.

Какой я ее увижу теперь? Как я смогу это пережить?

Париж. Она вообще не хотела ехать в Париж.

Ну почему? Почему? Почему?

Когда я пролетал над Ла-Маншем, Люсия Флеча де Лима садилась в самолет, чтобы вылететь из Вашингтона в Лондон.

Мария разбудила наших сыновей. Александр, которому было двенадцать, уже услышал, что произошло, от тех, кто разговаривал на лестничной площадке, и теперь молча сидел в кровати. Девятилетний Ник тоже все понял. Он лежал вниз лицом, накрыв голову подушкой и горько плакал. «Она собиралась пойти со мной на фабрику! Она собиралась пойти со мной на фабрику!»