Кондратий Биркин - Временщики и фаворитки XVI, XVII и XVIII столетий. Книга I

Бедный Людовик XII, не подозревая происков, вполне уверенный в любви своей молодой жены, играл ту жалкую роль, которая вообще суждена влюбленным старикам. Изнуряемый страстью, преодолевая дряхлость, он в угоду жене старался первенствовать на частых празднествах и в забавах двора, не соблюдая тех гигиенических правил, которые должны были бы служить законом в старческом возрасте. Одного года невоздержанной жизни достаточно было, чтобы лишить Францию в лице Людовика XII — отца отечества… Он умер 1 января 1515 года, завещая престол Франциску, бывшему герцогу Ангулемскому. Вдовствующая королева не замедлила замужеством с графом Сюффолком, щедро награжденным новым королем… Иоанна Грей, в 1554 году казненная по повелению Марии Тюдор, была родной внучкой Марии, вероломной супруги короля французского.

ФРАНЦИСК I

ГРАФИНЯ ШАТОБРИАН.

ГЕРЦОГИНЯ Д'ЭТАМП. ФЕРОНЬЕРА

/1515-1547/

Часто женщина меняется,[3]

Сумасброд, кто ей вверяется.

Это двустишие короля-сластолюбца, бывшее любимой поговоркой державного автора, — самый приличный эпиграф к рассказам о любовных похождениях, из которых была соткана вся его жизнь. В наше время, когда история низводит многих героев поважнее Франциска I с их высоких пьедесталов, этот «король-рыцарь», «отец словесности» не может иметь в глазах потомства той обаятельной прелести, которую еще не так давно придавали ему снисходительные историки, особенно романисты. Право на звание «рыцаря» у Франциска I неотъемлемо в таком только случае, если это слово принять в прямом смысле, то есть для означения одного из тех средневековых изуверов, развратников, невежд и кровожадных самодуров, которые грабили евреев по городам, купцов по большим дорогам и ни за что ни про что вешали несчастных вассалов на зубцах стен своих феодальных замков. Такого рыцаря Франциск I действительно напоминает многими своими подвигами, упущенными из виду авторами-панегиристами. Знаменитая его фраза, которой он извещал Луизу Савойскую о взятии его в плен при Павии /24 февраля 1525 г./, «Все пропало, кроме чести!» может служить доказательством узкости взгляда короля французского на честь вообще, а на честь своего государства в особенности.

Куда как прилично щеголять этой фразой королю-пленнику, купившему свободу постыднейшим миром. Происки Франциска для достижения престола, о которых мы только что рассказали, тоже не аттестуют его с выгодной стороны. Его раздумья над вопросом, брать ли Карла V в плен /в бытность его в качестве гостя во Франции/ или не брать, тоже едва ли достойны истинно честного человека.

Что касается до прозвища «отца словесности», приличествующего скорее Людовику XI, нежели Франциску I, мы имеем смелость предполагать, что последнему оно дано было в насмешку. Назвали же одного из Птолемеев филопатером /отцелюбцем/ в память его отцеубийства! Хорош был Франциск, отец словесности, именным указом от 13 января 1535 года запретивший печатать книги под страхом смертной казни, учредивший инквизиторскую цензуру, наполнявший тюрьмы учеными, литераторами, а 2 августа 1546 года сжегший славного книгопродавца и типографщика Стефана Доле /Dolet/ на костре, сложенном из его изданий! Истинно «отеческое» наказание. Впрочем подвиги мракобесия «отца словесности» стоят подробного обзора, и нижеследующие факты говорят сами за себя.

В двадцатых годах шестнадцатого столетия учение Лютера проникло во Францию. Премудрая Сорбонна по рассмотрении новой доктрины всеторжественно предала проклятью ее основателя 15 апреля 1521 года. Не разделяя этого мнения, защитниками лютеранства явились епископ Вильгельм Брисонне и доктора той же Сорбонны Жак Фабри, Вильгельм Фарель, Марциал Мазюрье и Жерар Рюффи, а некоторое время и мать короля — Луиза Савойская.

Город Мо сделался рассадником нового вероисповедания во Франции, нашедшего себе явных последователей в Париже, Маконе, Труа, Шартре, Олероне, Орлеане, Байонне и Бове. Здесь одним из первых лютеран был Оде де Колиньи, кардинал Шатильонский.

Антоний Дюпре, бывший для Франции тем же, чем был для Испании Торквемада, то есть палачом-фанатиком, видя, что проклятие Сорбонны не только не пресекло зла, но как будто послужило к его усилению, настоял на том, чтобы парламент наложил запрет на печатание переводов книг священного писания, как книг вредных, способствующих распространению вольнодумства! Какой мерой меряете, той же мерой и воздастся вам. В ответ на безбожное постановление парламента житель Мо, некто Жан Леклерк в присутствии многочисленных зрителей разорвал папскую буллу и, схваченный за это, вместе с сообщниками был привезен в Париж.

Отсюда, после трехдневного бичевания палачом, виновные были отвезены обратно в Мо, где им наложили клеймо на лоб. Леклерк, бежавший в Мец, был пойман и сожжен живым на медленном огне после адских истязаний: его щипали раскаленными клещами, отрубили обе кисти рук и вырвали ноздри. Другой жертвой французской инквизиции в Париже был молодой ученый Жак де Павань, прозванный Жакобе: 29 марта 1525 года его, обличенного в лютеранской ереси, сожгли на Гревской площади.

Два следующих года парламент ограничивался изданием указов против еретиков, постановив между прочим: за дерзкие суждения о религии наказывать виновных урезанием языка, за несоблюдение постов подвергать тюремному заключению. За последнее преступление был посажен в тюрьму поэт Климент Маро /Marot/, камердинер короля Франциска. Его освободили благодаря ходатайству сестры государя, Маргариты Наваррской, сочинительницы знаменитых сказок и тайной последовательницы Лютера. В 1533 году, после смерти матери своей Луизы Савойской, Франциск I, будто справляя поминки, явился во всем блеске изуверства и языческой нетерпимости. Метра Александра из Эвре сожгли на Моберской площади, хирург Жан Пуантель подвергся той же участи с урезанием языка, Сорбонна отдала под суд Маргариту Наваррскую за сочиненную ею книгу «Зерцало грешной души» /Miroir de Fame pecheresse/, наполненную, по мнению сорбоннских богословов, вредными мудрствованиями. Воспитанники Наваррской коллегии разыграли в домашнем театре диалогический пасквиль, в котором сестра короля была выведена в виде фурии. Ректора университета Николя Копа и одного из студентов парламент призвал к ответу за то, что они возвысили голос в защиту Маргариты. Предвидя развязку их процесса в петле или на костре, виновные бежали: ректор — в Базель, а студент — в Сентонж. Это был Кальвин. Попытки Маргариты укротить фанатическое бешенство Франциска были бессильны пред наветами кардинала Турнона и безграмотного изувера Анн Монморанси. 13 января 1535 года король опозорил себя знаменитым именным указом, воспрещавшим печатать и издавать книги под страхом виселицы. Через восемь дней, января 21 того же года, Франциск потешил свой любезно верный город Париж небывалым зрелищем аутодафе.