Лев Шаховской - С театра войны 1877–1878. Два похода на Балканы

В тот же день отряд заночевал в болгарском селении Карабунар, от которого, впрочем, уцелело одно разве имя, если не ставить на счет нескольких глиняных почерневших стен да медленно тлевших на огне столбов. В Карабунаре были приняты отрядом все меры против неожиданного ночного нападения. Такое нападение было весьма возможно, так как неприбытие Ески-Загрского отряда ясно свидетельствовало о близком присутствии неприятеля. Прибыв на ночлег в Карабунар, отряд лег спать под смутным предчувствием возможной ночной тревоги: кавалерия не расседлывала лошадей; штаб разместился на соломе, где пришлось, под открытым небом; каждый постарался привязать поближе к себе своего коня. Но ночь прошла спокойно и благополучно. Наутро следующего дня отряд рано поднялся с сырой и холодной ночевки, а часов в шесть уже снова двигался по шоссе по направлению к Ески-Загре.

Утро было солнечное и яркое; мягкий золотистый блеск лежал на всем пространстве долины, доступном для взора, но люди, утомленные от тревожно проведенной ночи, медленно и вяло подвигались по пыльному шоссе, всадники распустили поводья коней и как-то лениво и сонно покачивались на своих седлах; пехота тяжело и словно нехотя переставляла ноги. День между тем наступал томительный и жаркий. У каждого попадавшегося на пути колодца собиралась тотчас же тесная кучка людей, жадно глотавшая воду; у каждого ручейка выстраивались в ряд всадники и подолгу поили коней. Два часа кряду продолжалось это ленивое, утомительное шествие, в котором каждый, по-видимому, забыл и думать о неприятеле. Но вот часов в 8 утра несколько казаков прискакали с каким-то донесением к генералу Гурко, и вдруг что-то внезапное произошло в отряде, словно какая молния пролетела из конца в конец по двигавшемуся войску: все в мгновение встрепенулось и оживилось; всадники вдруг озабоченно стали править поводьями коней, пехота приободрилась и стройно зашагала в ногу; у всех лица приняли внезапно серьезное и строгое выражение. Казаки привезли известие, что неприятель показался впереди отряда, что казачий разъезд наткнулся на турецкий авангард, а подоспевшие четыре сотни казаков завязали уже перестрелку с неприятелем.

При этой вести все, что принадлежало в отряде к высшему начальству, засуетилось и двинулось вперед. Ординарцы Гурко заскакали в разные стороны, разнося приказания начальника отряда. Сам генерал Гурко, обгоняя пехоту, на полных рысях помчался со штабом и конвоем вперед, чтоб окинуть взором неприятельские позиции; наконец, весь отряд стал круто сворачивать с шоссе влево, в кукурузу, в ячменные поля и колючий кустарник.

Генерал Гурко между тем подскакал к выдавшемуся среди поляны высокому кургану, слез с лошади, быстро взбежал на курган и стал наблюдать в бинокль за видневшимся неприятелем. На расстоянии полутора верст от кургана в прямом направлении неприятель хорошо был виден простым глазом. Он занимал великолепную позицию в лесу, проходившему перпендикулярно шоссе. Лес этот, говоря строго, состоял из трех в ряд расположенных рощ, причем пересеки между рощами были покрыты густым кустарником вышиной в человеческий рост, а между лесом и нашими войсками лежала поляна, вся поросшая бурьяном, колючим кустарником, кукурузой и нескошенным хлебом. С кургана ясно видны были простым глазом колонны турецкой пехоты, стоявшей цепью у опушки рощи; колонны эти постоянно переменяли места, передвигаясь то вправо, то влево. Всадник на белом коне скакал взад и вперед по цепи, останавливаясь на минуту, взмахивая руками, очевидно, отдавая приказания. За цепью глаз различал в глубине рощи турецкую кавалерию. Не было видно только места, где помещалась неприятельская артиллерия, но она сама скоро дала о себе знать. Едва пешая наша батарея, заехав влево от кургана, где находился генерал Гурко, и в правый фланг неприятелю, открыла огонь по лесу, турецкие батареи загремели, посылая от себя гранаты по всем направлениям в сторону отряда.

Первые турецкие снаряды пришлись на долю генерала Гурко и его штаба. Заметив, вероятно, блестящие мундиры и белые фуражки на вершине кургана, турки направили туда свою первую гранату, которая, не долетев до назначения, разорвалась шагах в пятидесяти от кургана. Вслед за первой гранатой вторая понеслась по направлению к кургану: резкий не то свист, не то шип неприятно зазвучал над головами штаба; позади кургана что-то тяжелое глухо ударило в землю, высоко взвился густой столб пыли, и как-то тонко завизжали в воздухе разлетевшиеся осколки лопнувшей гранаты. Третья граната упала уже очень близко от кургана, шагах в десяти, но, по счастью, не разорвалась. Турки, оказалось, не в шутку обстреливали беззащитный курган. Приказано было всем стоявшим на кургане садиться на землю, чтобы не слишком привлекать внимание неприятеля; конвою, расположенному у подошвы кургана, велено было перейти в другое место. Впрочем, турки стреляли по всем направлениям, всюду, где только замечали малейшее движение нашего отряда: пыль на дороге, пеших и конных людей, стреляли даже по отдельным казакам, проезжавшим по шоссе.

Артиллерийский огонь разгорался больше и больше. С правой стороны кургана заехала наша конная батарея, и выстрелы ее были до того метки, что каждый раз попадали то в турецкую пехоту, то в турецкую кавалерию, производя в них минутный беспорядок. Турки принуждены были несколько раз передвигать свою цепь, спасаясь от действия нашей конной батареи. Вскоре пороховой дым стал затягивать сероватым облачком опушку леса, и сквозь этот дым промелькивали в глазах красные огоньки отдельных выстрелов. Между тем наша пехота подвинулась близко к неприятельской цепи, и вот к грому пушек, шипению и свисту гранат присоединился новый непрерывный звук от ружейной стрельбы; казалось, будто в лесу ломают в щепки толстые доски, и щепки эти с треском, визгом и воем взлетают на воздух. К адскому огню присоединились еще палящие лучи солнца. Не прошло и двух часов с минуты начала сражения, а полковые санитары уже заработали вблизи кургана: то и дело мимо штаба проносили раненых, помещая их в небольшом леску позади кургана. Турецкая пехота между тем подвинулась от опушки леса вперед, по-видимому, переходя в наступление, и турецкие пули завизжали над головами генерала Гурко и штаба. Напрасно окружающие уговаривали генерала сойти с кургана в более безопасное место, начальник отряда с невозмутимым хладнокровием, полулежа на кучке подстеленной соломы, принимал донесения, раздавал приказания и отправлял в самый огонь ординарцев и вестовых. На многократные предостережения штаба генерал Гурко всего один раз заметил суровым голосом, что от судьбы своей никуда не уйдешь.