Степан Лопатин - Живая память

Утро выдалось светлое и тихое. Артиллерия молчала.

Мне нужно идти налево к высоте. Сопровождаемый солдатом Иваном, я поднялся на горку, осмотрелся.

Какой вид! Широкая панорама местности, освещенная ярким зимним солнцем, сияла перед нами. Всхолмленная слева, направо переходила в спокойную равнину, исполосованную следами прошедшей в разных направлениях техники, усеянную темными пятнами воронок и каких-то предметов, рябивших на снегу.

Мы шли по твердой дороге и по насту не проваливаясь. Навстречу попадались связисты и редкие раненые, выходившие с передовой. За нами следовали попутчики, придерживаясь за провод.

До "передка" около километра. Начинают петь пули.

А вот и участок, о котором говорил комбат. Здесь много убитых. Место открытое. Мы замедлили шаг на несколько мгновений, увидев стоящего на коленях парня, склонившегося не над катушкой провода, как можно было подумать, приняв его за телефониста, а над упавшим товарищем. Торопливо шаря в карманах своей шинели, он упрашивал его, еще не осознав случившегося:

- Миша! Да Миша же... Вставай... Да неужто ты... Встань...

Но товарищ лежал не отвечая, вытянувшись, вверх лицом, на щеки его легли серые тени. Стоявший на коленях парень ни на кого и ни на что не обращал внимания и не верил, что его товарищ мертв. Пропели две-три пули. Солдат не уходил. Он не хотел верить, не мог еще верить факту, очевидному даже со стороны...

- Убьют парня тоже, - мрачно сказал Иван. Не снайпер это, думал я, а какой-то фанатик.

Снайпер не будет бить на таком расстоянии. А этот пуляет в расчете попасть десятым, сотым выстрелом. Но никто не кланяется его пулям. Но и он дождется для себя ответного выстрела. Обязательно дождется.

Траншея, куда мы пришли, являла следы прошедшего боя. Над ней основательно поработала артиллерия. Снег перемешан с землей. Прямые попадания выщербили стылые стенки окопа. В окопе лежали трупы его защитников, и не только они - в рукопашной погибли и атаковавшие, одетые в белые халаты и в полушубки. Трупы не были убраны, до них не дошел черед.

Промороженная траншея охватывала косогор высоты, она была узкая - дно не шире полуметра - и глубокая - в полный человеческий рост. Нельзя пройти, не наступив на тела, лежащие кое-где один на другом по два и по три сразу, заполняя проход от стенки до стенки. Они срастались с дном окопа, вминаясь в него под тяжестью солдатской обуви...

А через откинутые полы палаток над входом в землянки видны солдаты они отдыхают или едят. Как ходят эти люди, не замечая павших? Или свыклись? Лица живых товарищей непроницаемо равнодушны, безмерно усталы, опустошены всем происшедшим...

Мы осмотрели косогор, став на ступеньки лаза, выдолбленного в стенке траншеи, - просматривалась полоска земли, уходящая вверх на 50-100 метров, дальше - не видно. Если сюда встать - будем слепы. Косогор - не лучшее место для орудий прямой наводки. Нужно выбирать правее.

Вернувшись, мы застали комбата на ОП.

Я доложил об осмотре местности. Комбат ответил неопределенно:

- По утверждению поэта, земля наша поката, а эта высота - тем более. Решение изменилось, и прямой наводки не будет. Будете работать с закрытых.

Клевко пригласил пройти к старшине. Комбату присвоили очередное звание - "капитан". Из командиров батарей он получил его первым. Мы поздравили его.

Оживившись, капитан Клевко делился мыслями:

- Эта высота как бельмо на глазу. Пехота справа прошла дальше километров на пять, а высота осталась у фрицев. Перемещать ОП пока преждевременно. Теперь единственный выход - ударить во фланг и отрезать высоту с тыла. Тогда она падет сама собой.

Комбат знал, что говорил. Он постоянно общался с командирами стрелковых батальонов, а сегодня, в день затишья, долго находился в штабе полка, о чем-то беседовал.

- Завтра нам предстоит серьезная работа, - продолжал капитан. - Из штаба полка я жду радистов с РБ{2}.

Дождавшись радистов, комбат ушел. Утром ожидался очередной "сабантуй".

* * *

"Сабантуй" длился тридцать минут. Опять действовали "катюши", гремели батареи нашего полка, басовито вторили им корпусники. Стороной, урча, ползли танки. Над боевыми порядками полка низко прошли штурмовики. День начался шумно.

Старший лейтенант Молов с НП информировал:

- Пехота пошла в атаку. А комбат ушел к танкистам. Будьте внимательны. Рацию держать на прием.

Минут через сорок мы получили первую команду по РБ. Комбат "танцевал" от ранее пристрелянной цели правее высоты. Мы поняли - идет штурм во фланг противника, о чем Клевко говорил накануне.

Все шло хорошо, но потом рация замолчала. Что-то случилось.

Молов, оставшийся за комбата, сменил НП и вел огонь с нового места. С комбатом не было связи по-прежнему.

Вечером с НП пришел разведчик. Он принес сколок с карты:

- Сюда надо переместить ОП. А комбата нет - капитан Клевко погиб.

Неожиданность сообщения была гнетуще тяжелой. Неразговорчивые вообще, мы прикусили языки совсем, а разведчик поведал о подробностях:

- Капитан сразу сказал, что поедем на броне позади башни. Здесь и тепло - над мотором, и дышать легче. Ну, значит, устроились мы втроем: я, комбат и полковой радист. А потом пехота к нам подсела, человек пять. Когда миновали проход в минном поле, танк прибавил скорость. Метров пятьсот, наверно, катились без задоринки, а потом нас обстреляла минбатарея. Пехота пососкакивала, а мы остались. Нам сподручней с танка... Потом увидели фрицев в траншее - засели там и строчат... Тут мы и подали команду. С фрицами теми не знаю что сталось, но строчить перестали. Танкисты для верности проутюжили окоп и пошли дальше - и мы с ними. Да прилетел какой-то дурацкий снаряд, разорвался от нас метрах в десяти, мы и не слышали, как он прилетел. Комбата наповал, и рацию пробило осколком. Радиста - того немного царапнуло, а мне - ничего, меня башня прикрыла. Постучали танкистам стойте, мол. Танкисты остановились. Сняли мы нашего комбата с брони и положили на плащ-палатку у деревца, на видном месте. Танкисты уехали, а мы остались. Что нам делать без рации?

Вторая попытка взаимодействия с танкистами, как и первая, окончилась трагически.

В наступательных боях мы участвовали, пока не сошел снег. Враг уходить не хотел, защищаясь всеми средствами, переходя в контратаки, а нам ставили задачу жестко - взять, не пустить, стоять насмерть. И во всем, что делали солдаты, можно было усмотреть подвиг - каждодневный, постоянный, хотя и незаметный. Свой труд солдаты не называли подвигом. Но случались и такие поступки, которые иначе чем героическими не назовешь.

Армейская газета рассказала об одном случае. Рота поднялась в атаку и попала под губительный огонь артиллерии. Тяжело ранило политрука - осколком в предплечье срезало руку. Но это не остановило офицера, он повел своих бойцов вперед. Атака продолжалась, увлекаемая политруком.