Александр Любищев - Дневник А. А. Любищева за 1918-1922 гг.

Во всяком случае эта лекция дала мне первый намек на возможность истолкования духа времени и места, что раньше мне казалось совершенно непонятным. Раз вся органическая жизнь Земли развивается как один организм, то естественно, что стадии развития или отдельные участки этого единого организма могут представлять из себя сходственные черты. Очевидно, следовательно, что построив естественную систему, мы в состоянии для недостающих членов системы указывать не только их отличительные признаки, но также и их географическое или геологическое распространение.

Интересную иллюстрацию по вопросу о «гениус лоци» и вместе с тем указание на возможность научного исследования этого любопытного явления я нашел в статье Плигинского «Жуки Крыма» относительно жука Процерус скаброзус таурикус («Записки Крымского общества естествоиспытателей и любителей природы», 1911. Т. 1, стр. 114). Плигинский указывает, что жук этот образует разные цветовые изменения, именно наряду с основной синей формой встречаются зеленые (), красноватые () и почти черные () жуки, причем в каждой данной местности встречаются Процерусы только одного цвета, синие, основные — повсюду. Естественна мысль, что тут дело в климатических воздействиях, в особенности ввиду чрезвычайного разнообразия Крыма в климатическом отношении. Проверить это можно прежде всего изучением географического распространения всех разновидностей Процерусов и сравнением карт распространения с климатическими картами. Уже это одно может показать, какому климатическому фактору (температуре, влажности) можно приписать возникновение сходной окраски, что, конечно, желательно проверить экспериментальным путем. Такой эксперимент можно целесообразно связать с изучением микроструктуры надкрылий, от которых происходит цвет (по-видимому, оптический) жука. Если те или иные воздействия, влияя на микроструктуру надкрылий (например, на величину каких-либо зерен, если от величины зерен зависит цвет, как у бабочек), тем самым вызывают изменения цвета, то неудивительно, что в определенной местности возникают совершенно сходные цветовые вариации у самых разнообразных форм (как, например, синий цвет у самых различных бабочек на некоторых тропических островах). Это будет простейшим случаем «гениус лоци» и вместе с тем объяснением, например, групповых изменений различных бабочек в локализированных местностях Южной Америки. Нетрудно видеть, что такое элементарное объяснение (стоящее, очевидно, в противоречии или, по крайней мере, отнюдь не подтверждающее теорию «геомериды») совершенно не исчерпывает вопрос, а дает объяснение только локальным изменениям.

Более глубокий вопрос — почему в данной местности появились формы, способные давать под влиянием внешних воздействий те или иные локальные изменения, остается без ответа.

С точки зрения «гениус лоци», как выразителя единства органической жизни представляют затруднения сходство форм с несходным географическим распространением (они же являются затруднением и для классической теории миметизма).

Симферополь, 6 мая 1919 года, 20 ч. 45 м. — 21.15, 30 минут

Сегодня случайно прочел в одной биографии Гельмгольца, что его статья «Юбер ди Ерхальтунг дер Крафт» не была принята к напечатанию в «Анналах Богендорфа». Мне кажется, что при разработке объяснительной записки к проекту университетского устава следовало бы использовать этот постоянный остракизм выдающихся работ. В тетради 12 и в других местах уже найдется, вероятно, не мало примеров подобных явлений и наряду с ними следует поставить такие, где выдающиеся работы были напечатаны только потому, что были помещены авторами в небольших журналах, не претендующих на особую щепетильность. Сюда, например, относятся работы Менделя. Вспоминаю еще из доклада Тихомандрицкого, что одна из крупнейших работ Абеля не была напечатана в течение 15 лет после присылки, много лет после смерти автора. Сюда же относится история с педогенезом (Вагнер-Зибольд).

Практически следовало бы поступить так: составить список наиболее выдающихся работ, хотя бы XIX столетия (или наиболее выдающихся ученых) и против них поставить указания о тех злоключениях, которым подвергались данные статьи или ученые. Список, наверное, получился бы очень поучительный и показал бы весьма наглядно, что развитие науки шло не благодаря господствующей академической системе, а вопреки этой системе. Такое исследование имело бы тот смысл, что показало бы, что нет основания придерживаться западноевропейских схем, как чего-то единственно способного поддерживать научный прогресс, а что, очевидно, научный прогресс развивается совершенно независимо от этого. Вообще указание на испытанность системы высших учебных заведений (автономия и проч.), по-моему, настолько нелогично, как если бы кто стал критиковать принципы постройки аэропланов, исходя из того, что единственным испытанным в природе летательным аппаратом являются крылья птиц. Система западноевропейских университетов, как и крылья птиц (или английская конституция) является историческим продуктом и невозможно даже стараться перенести их на чуждую почву. Построение высшей школы в России должно быть совершенно независимым от западноевропейских образцов. Поэтому и принцип автономии, отдающий решение научных вопросов в руки посредственного большинства, должен быть по возможности заменен таким порядком, при котором удельно тяжелое мнение могло бы возобладать перед множеством мнений, основанных на косности и невежестве. Как этого достичь большой вопрос; весьма возможно, что значительно улучшило бы дело печатное обсуждение кандидатур на каждую кафедру в особом органе; очевидно, что должен быть установлен не только положительный, но и отрицательный ценз (например, прекращение научной деятельности, недопустимость замещения близких по характеру кафедр в одном университете близкими родственниками, наличность позорящих в научном отношении фактов и т. д.). Очевидно, что такое обсуждение должно отнять немало времени, вряд ли меньше года, и на это время кафедра может быть замещена только временным преподавателем. Такому же обсуждению должна подлежать и кафедра по отбытии срока избрания профессора.

Симферополь, 1 июня 1919 года, 13 ч. 50 м. — 1 6 ч. 30 м

В лекции 31 мая (продолжалась всего час) Гурвич чрезвычайно сжато изложил основы практического витализма. Для меня она оказалась очень ценной в смысле уяснения связи его рассуждений о критерии реальности с направлением его работ и вообще как наиболее ясное изложение ценности витализма из всего читанного и слышанного. Первоначальное впечатление от лекции — это ее полная непреоборимость и только внимательно разобравшись, начинаешь видеть некоторые теневые стороны. Эти стороны касаются не оправдания направления, против него, конечно, никаких возражений представить нельзя, а самой формулировки различий витализма и механизма.