Святослав Задерий - Дети равновесия

Потом начался "Атеист твист". Я смотрю — канаты там такие натянуты, от середины зала до сцены. Огромные, толстые такие, сантиметров двадцать, наверное. Я канатик отвязал. Разделся по пояс маечка, сапоги, вид, конечно, не очень годящийся для шоу, но тем не менее. Взял, начал кататься на этом канате до середины стадиона и обратно. Потом решил прокатиться вдоль сцены, и — не рассчитал, погромил сапогами головы фанов: ба-ба-ба-бам, ну, просто как по клавишам проехал. И остановился на середине, чувствую — руки у меня ослабевают, соскальзывают просто. Отпускаю — и думаю: убьют же, ну, только что столько реп погромил. Отпустились у меня рученьки, упал я, а они меня раз так — нежно-нежно… Вот чувствую до сих пор и помню, потому что думал тогда — все! Очень нежно подняли обратно, и я с ледяным спокойствием выхожу на сцену, привязал канатик, ушел за кулисы. А там стоит совершенно зеленая администрация. Я говорю: че такие зеленые-то? Они мне: посмотри, говорят, наверх, куда привязан канат. А канат был привязан под осветительную аппаратуру, и когда я катался, весело резвясь над залом, она начала медленно и планомерно раскачиваться на тонких стальных тросах. И если бы вся эта штука упала, то… фиг его знает, сколько там тонн. Понятно, что могло произойти. Развлечение для взрослых мужчин, называется. Для тех, у кого стальные нервы. Я говорю: ну ладно, все же нормально, вы же видите, что все нормально. Я, собственно, чувствую такие вещи, и если я знаю, что зла не произойдет…

И я пошел с сознанием честно выполненного долга в гримерку, и, как положено воину, взялся за стакан. Что там дальше происходило — своими глазами я не видел, но, как говорил Костя, было так. Фаны лезли на сцену — ну, девчонки, парни, они чувствуют магнетизм, поэтому тянутся к нему. Ну, как: "говорило железо магниту: я тебя не люблю…" Никуда не денутся. Притянутся. А охраняющий мент подходит к одной девчонке — и прямо сапогом по лицу. Костя говорит: я, говорит, разозлился, ну, думаю, гады… И поэтому объявил: следующая песня посвящается ментам и прочим гадам. Ну, и соответственно: "Эй, ты, там, на том берегу", и прочее. Как-то все это дело тогда прошло незаметно, они вернулись, помылись-оделись. Но начался какой-то шухер непонятный. Все закончилось, стали уходить. Макс с Адой У меня пошли вперед, а я остался еще с ребятами поговорить.

Тут, значит, мои любимые товарищи и приятели не сочли нужным предупредить меня, что на них облава, ушли все через каток, как мне потом сказали. А я, как честный гражданин своего города, поперся с приятелем на главный вход. Выхожу, значит, вижу, что стоит там большая грузовая машина с открытыми дверями. Приятеля — в одну сторону, девушку, которая была с нами — в другую, меня в эту машину — шварк! — в спецмедвытрезвитель…

В общем, привозят меня в родное 43-е отделение на Петроградской. Говорят: молодой человек, вы пьяный. А я начал говорить: вы что, с ума сошли? Я артист, с концерта, забрали, — идиоты, что ли? Вид у меня нормальный совершенно, вполне приличный, но достаточно агрессивный. Они меня — раз! — в отдельную клеточку. Там у них есть общая камера, а есть такая — отдельная камерка, для… не, как бы этообъяснить — для особо приближенных к Советской власти. На две коечки. Они меня туда засунули. Я не угоманиваюсь, кричу: экспертизу давайте! Что значит — я пьяный? Я должен сам в этом в первую очередь убедиться! Пусть мне докажет это врач.

Они привели мне такую маму — тихонькая, спокойная женщина, в белом халатике, полная, добрая. Вывели меня туда. Она мне: ну что, говорит, пройдись, говорит, по прямой линии. Я говорю: мама! Я тебе не то что пройду — я промарширую! И с высоко поднятыми ногами в стиле "хайль Гитлер" промаршировал ей по этой прямой полосе. Она на меня посмотрела так скептически и говорит: он, конечно, не пьяный, но плохо ориентируется в обстановке. Они меня — раз! — обратно в эту камеру. У меня тут уже никаких возражений не было — ну все, то есть, врач так приказал. Я там правда, еще покричал немного но на них сильно не ругался. Что с ними ругаться — они при исполнении служебных обязанностей, люди подневольные. Смотрю, собственно говоря, камера отдельная, так чтобы не лечь спать-то? Вот. Среди ночи меня разбудили — второго закинули. Он кричал, что у него мама — секретарь горкома партии. Шишковатого мальчишку поймали. Он сел, говорит мне: ты кто? Да вот, говорю, я артист. Он говорит: да? Так давай, говорит, песню споем. Мы с ним «Комиссара» вдвоем как затянули: "Ой, да конь мой вороной, да обрез стальной…" Тут же вошли такие менты со спокойными лицами и говорят: ну что, не нравится тебе здесь? Видим, что не нравится. И — меня в общий зал. Там народу… человек сто. Ну уж, в общей камере я успокоился, лег, как все, поспал спокойно, утром, как все, поднялся, надел сапоги — американские, остроносые, которыми головы-то глушил. Один, сидящий рядом, такой зэк по жизни, говорит мне: давай смеряемся. Я ему: чего тут меряться-то? Он мне — раз так ногу свою: ах, говорит, маловаты, жаль… Я ему: ладно, ладно тебе…

Короче, выпустили нас, я успел местным, своим, любимым петроградским рассказать, как да что, они мне — сразу у милиции бутылочку сухого вина, тут же, будто из воздуха соткали. Похмелили меня. Я домой пришел к жене. Она на меня: где был, где ты шлялся?! Я ей честно выложил справку: вот, мол! Впервые в жизни был в медвытрезвителе. А она, бедная, волновалась, думала, я с девками оттягиваюсь. Фига с два!

Через несколько дней у нас гастроли. В замечательный город Челябинск. Приходим мы в аэропорт. В этот рейс у меня книги никакой нет. Что бы такое, думаю, почитать. Подхожу к автомату, опустил три копейки, газету «Смена» купил — молодежную. Открываю — написано: «Алиса» с косой челкой". О! — говорю, — замечательно! Свежак! Только что испеченная. Читаю — Доктор "хайль Гитлер" кричал…Ну, думаю, ничего себе — набедокурили-то, а… что же я то не видел ничего?

А дело в том, что в Челябинске был тогда единственный уникальный концерт — выступала группа «Алиса» и группа «Нате». Взял газетку с собой, полетели. Приезжаем туда. А челябинцы устроили нам лютый прием. Встречают нас пять «пятерок» в аэропорту. Всем чуть не отдельные машины. Мне «Волгу». Ну — молодцы, парни. Обслуживают в столовой местные манекенщицы. Все было очень серьезно. Приезжаем — «Алиса» уже сидят. Я подхожу к ним, говорю: Доктор! Подарочек у меня для тебя! Почитайте, говорю, свежую прессу. Купил в питерском аэропорту. Они сгрудились вокруг — читают. Ну, и, как бы, соответственно, полное недоумение: что такое? Я говорю: ты "хайль Гитлер" кричал? Он мне: не, не кричал… А что делать теперь? Я говорю: точно не кричал? Он говорит: точно не кричал! Значит, говорю, запись должна быть — у фанов, вообще у кого-нибудь. Достаньте фонограмму, да в суд на них, иудов проклятых. Та це ж провакация… как говорят хохлы.