Нерин Ган - Ева Браун: Жизнь, любовь, судьба

Первая встреча

Держа в руке газету с обведенными красными чернилами в разделе объявлений двумя абзацами, Ева Браун остановилась перед домом 50 на Шеллингштрассе. (В современном Мюнхене зачастую забывают об историческом значении этой ныне выглядящей чересчур буржуазно улицы, расположенной в богемном квартале Швабинге.)

Семнадцатилетняя претендентка на вакантную должность только четыре месяца назад покинула монастырские стены. Она не знала, что за порогом серого, ничем не примечательного дома ее ожидает встреча с судьбой. Она мельком взглянула на примыкавший к массивному строению садик, где по неизвестной причине вдруг пышно разросся каштан, и нажала на ручку двери.

За эти месяцы она очень сильно изменилась внешне. Грудь, правда, по-прежнему была несколько плосковата, что не вполне отвечало вкусам баварцев. Ева начала подкрашивать красной помадой губы и обильно пудрить щеки. Клетчатое летнее пальто и школьную папочку она со спокойной душой отнесла в кладовую, распустила косы, и длинные волосы волной ниспадали на плечи. Позднее она решила их немного подстричь, чтобы выглядеть более взрослой. Ева носила теперь зеленый жакет и шапочку такого же цвета, придававшую ее лицу несколько шаловливое выражение. Коричневая сумка не очень сочеталась по цвету с одеждой, и Ева оставляла ее теперь дома. (Желание добиться абсолютной цветовой гармонии не покидало Еву до конца жизни. Она скорее вышла бы на улицу босиком, чем надела туфли неподходящего цвета.)

Столь быстрой метаморфозе она в значительной степени была обязана Ильзе. В первые дни после своего возвращения из монастыря Ева с нескрываемым удивлением смотрела, как старшая сестра красится и приводит себя в порядок. «Фу! — громко возмутилась она. — Как ты можешь так пачкать лицо!» Позднее она выяснила, что Ильзе носит шелковое белье, и прочитала ей целую лекцию, повторив буквально все то, что ей вдолбили в голову монахини.

Но однажды она сама начала вертеться перед зеркалом и как-то даже, приняв ванну, смерила талию и объем бедер у Ильзе, затем сравнила ее параметры со своими и твердо решила похудеть.

Ильзе восемь лет работала секретаршей у врача Мартина Леви Маркса, еврея по национальности, до тех пор, пока он не эмигрировал в США (он и в послевоенные годы жил в окрестностях Нью-Йорка). Естественно, Ева также захотела устроиться на работу в частную клинику. Ей повезло, ее взял к себе доктор Гюнтер Гофман, от которого она ушла через два месяца. Еве очень не понравилось сидеть в белом халате в приемной. К тому же ее страшно раздражали бесконечные вопросы пациентов, а на кровь и гноящиеся раны она вообще смотреть не могла. (Тем не менее позднее она сумела убедить Гитлера в том, что хорошо разбирается в медицине, и фюрер очень серьезно отнесся к ее словам.) На другом месте Ева сразу же возненавидела пишущую машинку, на которой была вынуждена постоянно печатать. Разумеется, оттуда ей также пришлось уйти.

Тем временем Фриц Браун получил большое наследство и мог позволить себе не только отложить деньги на приданое дочерям, но и купить малолитражный «БМВ», считавшийся тогда предметом роскоши. Еве уже не нужно было зарабатывать на хлеб, но она во всеуслышание заявила, что намерена жить на свое жалованье и ходить, куда хочет. Ведь Фриц Браун обращался с дочерьми так же сурово, как и со своими учениками, и тщательно проверял круг их знакомых. Он постоянно спрашивал, куда они идут, во сколько вернутся и, не таясь, подслушивал телефонные разговоры. Более того, ровно в десять часов вечера он отключал в квартире электроэнергию, и девушки были вынуждены купить себе карманные фонарики, чтобы читать по ночам в постели под одеялом.

Разбогатев, Фриц Браун даже не подумал давать дочерям деньги на карманные расходы. Из-за этого они иногда оказывались в неловком положении. Однажды Ильзе познакомилась с молодым человеком и решила сходить куда-нибудь вместе с ним и Евой. Напомню, Ильзе не просто самозабвенно любила танцевать, она завоевала первое место на Европейском конкурсе любителей бальных танцев. Они доехали на трамвае до отеля «Регина». Входной билет стоил две с половиной марки, у Евы с собой не нашлось даже мелочи. От стыда ее лицо покрылось красными пятнами. Приятель Ильзе улыбнулся и заплатил за нее. Однако Еве было настолько неловко, что вскоре она с плачем убежала домой. И поклялась пойти работать, чтобы не зависеть от отца и не чувствовать себя больше униженной.

Теперь она стояла возле подъезда с табличкой «Фотоателье Генриха Гофмана. Изготовление художественных фотографий».

Ева ничего не знала ни о тесных связях своего будущего шефа с руководством Национал-социалистической партии, ни о том, что ее официальный орган «Фелькишер Беобахтер» находился совсем рядом, и его сотрудники ежедневно собирались в расположенном поблизости ресторане «Остерия-Бавария». Тем более ей было совершенно невдомек, что вместе с ними туда частенько захаживал Адольф Гитлер.

Тогда фамилия владельца небольшого фотоателье на Шеллингштрассе почти ничего никому не говорила. Доходы его были довольно невелики. Зато после прихода нацистов к власти выяснилось, что Генрих Гофман поступил весьма разумно, наладив близкие отношения с их руководителями. Его расчет полностью оправдался. Гофман стал «имперским фотокорреспондентом НСДАП» и, соответственно, мультимиллионером.

Германия переживала экономический спад. Профессия фоторепортера не считалась тогда престижной, а редакторы иллюстрированных изданий еще не догадывались, какой мощный взлет тиражей ожидает их. Добродушный толстяк Гофман, слывший большим любителем поесть и выпить, всегда веселый и жизнерадостный, начинал свою карьеру отнюдь не с нуля. Он был фотографом во втором поколении и дебютировал в этом качестве при дворе короля Баварии. Часто, крепко выпив, он хвастался, что снимал многих знаменитостей, в том числе английского короля Эдуарда VII и Карузо. Одна из его фотографий кайзера даже вызвала политический скандал.

С Гитлером Гофман познакомился через два года после того, как тайно вступил в НСДАП и получил членский билет за номером 427. Некое не слишком известное фотоагентство заказало ему множество фотографий будущего диктатора в различных позах. Но Гитлер, подобно Грете Гарбо, наотрез отказывался сниматься, всерьез полагая, что завеса секретности в гораздо большей степени привлечет к нему внимание широких масс. Сперва казалось, что Гофману не удастся заставить его изменить свое мнение. Однако вскоре они, к удивлению многих, подружились, так как весельчак Гофман превосходно умел поднимать настроение и в его присутствии Гитлер забывал о повседневных тяготах и заботах.