Лия Лозинская - Фридрих Шиллер

На лекциях Абеля познакомился Шиллер с теориями французских философов-материалистов — Дидро, Гольбаха, Гельвеция, — с теми, кто по ту сторону Рейна готовил в это время умы для восприятия революционных идей.

Литература, созданная ими, дышала идеей равенства всех людей. Она призывала ценить достоинства человека, а не происхождение. Разумную истину, а не старые авторитеты. Естественность и пользу, а не условные приличия. Она провозглашала ценность человеческой личности, зачастую изуродованной современным строем, но доброй по своей природе, требовала внимания к ее внутренней жизни, к миру ее чувств…

Шиллер узнаёт, что в 1750 году, почти за десять лет до его рождения, Дижонская академия объявила премию за лучшее сочинение на тему «Способствуют ли наука и искусство улучшению нравов?».

Победителем конкурса оказался никому ранее не известный сын швейцарского часовщика Жан Жак Руссо. На вопрос Дижонской академии Руссо ответил отрицательно.

Возмущенный испорченностью власть имущих и разложением общественных нравов, Руссо винит современную цивилизацию: образование, науки, искусства.

Он пишет: «Я хочу уважать искусства, но только под условием: пусть мне докажут, что прекрасная статуя имеет больше достоинства, чем прекрасный поступок… К чему стали бы мы предаваться праздным философским рассуждениям, если бы каждый, следуя своим обязанностям и своим естественным потребностям, посвящал свое время отечеству, страждущим, друзьям…»

Лишь простая безыскусственная жизнь на лоне природы, физический труд способны дать человеку счастье, утверждает он.

Он ратует за воспитание детей, которое не уподоблялось бы дрессировке, а основывалось на собственном опыте и наблюдениях.

Нет, Руссо не склонен считать, что достаточно просветить общество, чтобы оно само изменилось. За его оригинальными и резкими суждениями скрывается призыв к насильственному ниспровержению существующих порядков.

Сочинения Руссо по приговору французского правительства были сожжены рукою палача. Но сам он успел скрыться. Однако, несмотря на преследования, его идеи становятся широко популярными, они перешагивают границы Франции, приобретают приверженцев во всех странах Европы. Проникают и в Германию.

Когда питомец Карловой школы впервые услышал имя Жан Жака Руссо, философ доживал последние годы своей удивительной и трудной жизни.

Вслед за Руссо проникается Шиллер плебейским презрением к цивилизации власть имущих. Он верит, что не в герцогских парках и Солитюдах, а в хижинах простых тружеников живут чистые сердцем люди. Как понятна ему критика Руссо фальши человеческих отношений в том мире, который олицетворен для юноши Карлом Евгением и свитой его льстецов! И какой горячий отголосок находят в его душе нетерпеливые мечты об обществе, где не будет неравенства и деспотизма…

«Гроб Руссо, склоняюсь пред тобой!» — восклицает Шиллер в стихотворении, написанном вскоре после смерти «мятежного женевца».

Социальными воззрениями Руссо воодушевлены герои его юношеских драм: Карл Моор в «Разбойниках», Фердинанд в «Коварстве и любви».

На всю жизнь останется Жан Жак в числе любимых мыслителей немецкого поэта. Через много лет, после того уже, как отгорит, погаснет пожар Великой Французской революции 1789–1794 годов, вспыхнувший из искры, которую заронили идеи Жан Жака, Шиллер напишет драму «Вильгельм Телль». Свою последнюю драму. Он попытается воплотить в ней идеал народовластия, впервые увлекший его на лекции Абеля о книге Руссо «Общественный договор».

Но как ни значительно было влияние профессора Абеля на юношу, не на академических лекциях проходил Шиллер свои «университеты».

Основным источником познания и духовного роста для него и его друзей было то, что проникало в их школу-тюрьму тайным путем.

Несмотря на слежку надзирателей, доносы, обыски, наказания, питомцы Карловой школы зачитывались произведениями современных немецких писателей. В драмах, песнях, балладах находили они ту же ненависть к феодальным тиранам, которая переполняла и их юные сердца.

Шиллер и его товарищи узнавали, что в каждом из трехсот шестидесяти двух германских княжеств есть свой Карл Евгений, что так же бесправно бюргерство и задавлен народ. Они убеждались, что в Германии растет и ширится, становится всеобщим недовольство феодальным строем.

«Буря и натиск» — так назвал одну из своих бунтарских драм молодой писатель Максимилиан Клингер. «Бурей и натиском» прозвали и всю породившую ее мятежную эпоху, антифеодальное литературное движение семидесятых годов.

Еще мальчиком на улицах Людвигсбурга встречал, должно быть, Шиллер веселого человека с крутолобым, открытым лицом.

В Людвигсбурге этого человека знали многие.

Придворный органист, композитор, чтец и поэт, блестящий остроумный собеседник, вхожий в гостиные придворных, он любил коротать вечера в убогих харчевнях городских окраин, толкуя за кружкой пива с ремесленниками и крестьянами окрестных сел. Он был выходцем из народных низов и только природной одаренности был обязан своей популярностью и славой. Нрав у него был живой, вольнолюбивый, насмешливый, его любили и побаивались, добивались знакомства с ним и опасались попасться ему на язык. Человека звали Кристиан Фридрих Даниель Шубарт.

Только раз, при очень трагических обстоятельствах, о которых мы скоро узнаем, суждено было Шиллеру познакомиться с ним лично, пожать ему руку, и все же, говоря об идейных учителях Шиллера, о тех, кто определил мировоззрение и поэтический его дар, пожалуй, прежде всех других следует назвать имя Даниеля Шубарта.

В Людвигсбурге Шубарт пробыл недолго. Его вольные шутки, насмешки над властями и духовенством создали ему влиятельных врагов. Его обвиняют в безнравственности и атеизме и по распоряжению герцога изгоняют за пределы Вюртемберга.

Уже воспитанником Карловой школы снова услышал Шиллер имя Шубарта.

В городке Ульме, близ границы Вюртембергского герцогства, с 1772 года стала выходить боевая демократическая газета «Немецкая хроника». Грандиозной для тех времен цифры — трех тысяч экземпляров — достиг тираж этой газеты, попадавшей иногда тайными путями и в герцогскую академию. Ее издателем, редактором и единственным автором был Кристиан Даниель Шубарт.

Среди небольших рассказов из народной жизни, стихов и песен в «Немецкой хронике» печатались политические памфлеты и информационные заметки о положении в Германии и за ее пределами. Шубарт избегал общих рассуждений, его информации всегда основывались на фактах, и настолько красноречивы были эти факты, что без редакционных комментариев заставляли читателей сделать критические выводы относительно немецкой действительности того времени.