Владимир Андреев - Моря и годы (Рассказы о былом)

Подходим к северной оконечности Европы — мысу Нордкап. Ощутимо посвежело. Без бушлата на верхнюю палубу не выйти!

Угрюм и безлюден Нордкап. И море пустынно: редко-редко увидишь трудягу — рыболовецкий траулер под норвежским, английским или голландским флагом… Наши траулеры совсем не встречаются.

Отряд движется в восточном направлении, держа курс на Кольский залив. Идем суровым Ледовитым океаном. С корабля виден гранитный голый, почти без растительности, берег.

В Кольском заливе стали на якорь неподалеку от Мурманского порта. Собственно говоря, города и порта, как таковых, не было. Интервенты англичане и американцы, — уходя, разрушили, сожгли все, что только смогли. От города, построенного в годы первой мировой войны, почти ничего не осталось. Жители заново возвели деревянные постройки. Весь город деревянный, с незамощенными улицами. Портовые причалы, как правило, без крытых складов, без портовых кранов. Жителей и десяти тысяч не наберется.

Наш приход стал здесь большим праздником. Почти все жители Мурманска побывали на кораблях. На берегу провели несколько вечеров смычки с горожанами, с комсомольской организацией, насчитывавшей в своих рядах более шестисот человек. Играл духовой оркестр отряда, выступала корабельная самодеятельность. Веселились, соскучившись по родным местам и голосам, от всей души.

Все было бы хорошо, но заели нас комары. Не комары, а доселе не виданные, здоровенные комарищи. Они атаковали нас тучами, выжили с верхней палубы, вынудили спать в изнуряющей жаре — в кубриках с задраенными иллюминаторами, без какой-либо вентиляции. Да и там от них не было спасения. Особенно доставалось нам во время перегрузки угля из трюмов «Комсомольца» на «Аврору». Жара стояла невыносимая, все работали полураздетые, пот лил ручьями, а комариной армаде — раздолье…

Закончив угольный аврал, успели побывать в Александровском (ныне город Полярный), где в то время располагалась замечательная биологическая станция, в аквариумах которой обитали все виды моллюсков, медуз, морских ежей и рыб северных морских широт. Каких только расцветок и форм подводного мира тут не было! Несчетное число…

В Мурманске на второй день после нашего прихода туда я «отличился» так, что вполне мог заработать несколько суток гауптвахты… В свободное время, желая познакомиться с городом и его окрестностями, составили мы под предводительством командира отделения Али Фролова команду и на гребном катере отправились в Мурманский порт. Добраться до порта нам, четырнадцати гребцам с загребным Сашей Стороженко, было нехитрым делом. Быстро ошвартовались у стенки. Кто-то из нас, пока все осматривают город, должен был остаться на катере для охраны дневальным. Кто же? И вдруг Миша Романов, художник, с которым мы часто коротали часы над выпуском стенной газеты, предложил:

— Пусть дневальным останется тот, кто во время гребли «поймал леща».

Этим «поймавшим леща» был я! По моей оплошности в конце гребка лопасть весла застряла в воде. Из-за этого спутались весла еще нескольких гребцов. Сконфузился я — больше некуда: все правильно.

Ребята это предложение дружно поддержали. Обидно, конечно! Да что поделаешь: сам виноват.

Все ушли. Солнышко припекало нещадно. Надоело сидеть в катере… Закрепив, как положено, весла, уложив уключины, привязал к банкам рангоут с парусами и выбрался на стенку порта, территория которого была сплошь завалена многопудовыми тюками египетского хлопка. Увлекся зрелищем работы портовых грузчиков. Сноровисто, слаженно работали люди. Одно загляденье! Всегда душа человека радуется, когда он видит красивый труд, незаурядную мощь.

Насмотревшись вдоволь, пошел бродить по причалам. Дошел до железнодорожной станции. Одним словом, когда часа через два я вернулся к тому месту, где на носовом и кормовом фалинях (пеньковых тросах) был закреплен наш катер, то ужаснулся и никак не мог понять, что же здесь за это время произошло… Катер был не на плаву, а висел на фалинях, накренившись так, что бочонок для пресной воды, деревянные черпаки для откачки, весла, рангоут — все вот-вот могло полететь за борт. При виде такой картины я оцепенел, весь взмок, сердце бешено застучало. Пытаюсь развязать фалинь, но узел затянуло так крепко, что с моими силенками тут не управиться. Что делать? Беда неминуема. Дергаю то один, то другой фалинь — толку никакого. В полном отчаянии мечусь по стенке и вдруг слышу голос:

— Ты чего это, паря, бегаешь по стенке, точно рысь в клетке.

Повернулся — вижу: двое грузчиков отдыхают на тюках.

— Беда у меня, помогите! — кричу изо всех сил. — Шлюпка висит, сейчас из нее все вывалится!

Двое богатырского роста грузчиков, не торопясь, поднялись, подошли. Поняв, в чем дело, рассмеялись, быстро забрались в катер, взялись за ходовые концы фалиней, поднатужились, разом дернули, и не успел я опомниться, как катер с громким всплеском плюхнулся на воду, а мои спасители, закрепив фалини, выбрались на стенку.

— Какой же ты моряк, ежели не знаешь, что при отдаче швартовы нужно потравливать?! Тебе не на море-океане плавать, а в паршивом пруду, высказался один из них.

— Чего стоишь как пень немой?! Если ты приставлен к делу, то нечего по морю шляться. Какой же ты есть дисциплинированный, справный моряк, коли самовольничаешь, уходишь со своего поста! Сигай в свою посудину, проверь, все ли целехонько, и сиди, пока тебя не сменят, — строго проговорил другой, видно постарше, с легкой проседью в бороде.

— Смотри в оба, рот не разевай, вовремя концы потравливай. Прилив начнется, стало быть, швартовы ослабнут, значит, подбирать их время пришло, — наставительно, с язвинкой добавил первый.

Уши у меня горели. Забрался я в шлюпку и уж до прихода ребят никуда из нее не выходил…

Пробыли мы в Мурманске шесть дней. Накупавшись вволю в озере, вдоволь испив на берегу только моряками ценимой, вкуснейшей, прохладной, не пахнущей трюмным железом воды, после прощального вечера-смычки с мурманской молодежью отбыли в Архангельск.

Из-за большой осадки корабли не смогли воспользоваться северодвинским фарватером, а стали на якорь неподалеку от острова Мудьюг. Этот остров в годы интервенции приобрел печальную известность: там терзали, мучили, вешали и расстреливали комиссаров, большевиков, матросов, красноармейцев, не щадили женщин и детей.

Тут, на рейде, нам предстояло в еще более короткие, чем в Кронштадте, сроки вновь набить все трюмы «Комсомольца» угольком, запастись провиантом и всем, что требуется в походной жизни.

Посещали Архангельск поочередно, в несколько смен. Гидрографическое судно утром, после подъема флага, приняв на борт увольняющихся, уходило в Архангельск. Там в нашем распоряжении было часов восемь — десять. Возвращались поздно ночью на том же судне.