Тоти Даль Монте - Голос над миром

Некоторое время синьора молча, слегка улыбаясь, глядела на меня. Вероятно, ее забавлял вид совсем маленькой девчушки, которая зачарованно уставилась ей в лицо широко раскрытыми глазами, полными веры и великой надежды.

Наконец она заговорила, горячо и страстно. Прежде всего она предупредила, что бельканто требует жертв, иногда на протяжении всей жизни (то же самое я постоянно твержу своим ученикам) и, чтобы научиться петь, надо много не только настойчивости, но и умения мыслить. Потом добавила, что поспешностью тут можно только повредить делу, что профессия оперного певца или певицы одна из самых тяжелых и сложных и нужно быть готовым к самым горестным разочарованиям.

Я слушала ее с величайшим вниманием. Все, что синьора Маркизио произносила своим немного глухим, спокойным и гармоничным голосом, было для меня неоспоримой истиной, не допускающей возражений.

Отец тоже внимал ее словам с восхищением, изредка робко кивая головой в знак согласия. Затем синьора встала и медленно направилась к фортепьяно. Села, откинула крышку и поставила на пюпитр ноты двух сторнелей Баццини, которые я принесла с собой.

Я была страшно взволнована, сердце у меня бешено колотилось, к горлу подступал ком. Постепенно я немного успокоилась и взяла себя в руки. Доверяясь своей музыкальной интуиции, я запела довольно свободно.

Когда я закончила сторнели, наступила тишина. Не высказав своего мнения, Барбара Маркизио спросила, что бы мне хотелось еще спеть. Я без колебаний ответила: «Из „Фауста“… арию с жемчугом… Но только разрешите мне, синьора, не брать в конце чистое „си“, потому что я не смогу».

Синьора Барбара сняла с полки ноты, открыла их и заиграла вступление. Я собралась с духом, зажмурила на мгновение глаза и запела. Когда я закончила арию, обойдя, понятно, подводный камень в виде чистого «си», непревзойденная россиниевская Золушка с минуту молчала, затем поднялась и сказала просто, неторопливо:

— Да, голос у тебя есть, он приятного тембра, но… небольшой. Тебе придется много работать, моя дорогая cità. Кроме голоса у тебя есть, к счастью, темперамент, ты уже умеешь петь, придавать голосу нужную окраску, смеяться… как настоящая артистка.

Это пьемонтское «cita» (малышка) Барбара Маркизио произнесла ласково и неизменно называла меня так все время, пока я училась у нее.

Одобрение синьоры Маркизио бесконечно растрогало меня. Нечего и говорить, что я не смогла сдержать слезы и бросилась целовать руку великой певицы. Должна сказать, что я всецело обязана Барбаре Маркизио, ибо под ее руководством я сформировалась как артистка.

Отец и синьор Фьори тоже были растроганы. Отец сказал, что готов на любые жертвы, хотя его жалованье преподавателя довольно скромно. Но Барбара Маркизио прервала его, объявив, что будет учить меня бесплатно. Она столь твердо сказала о своем благородном решении, что больше об этом разговор уже не возникал. Однако она поставила непременным условием величайшее прилежание и рвение в учебе с моей стороны и беспрекословное повиновение. Она запретила мне продолжать занятия по игре на фортепьяно, объяснив, что это утяжелит мое дыхание, а значит, повредит пению. Потом добавила, что мне следует отдохнуть несколько месяцев и перестать петь до будущей весны. А уж весной, вернувшись из Неаполя, где она собиралась последний год давать уроки в консерватории, она начнет заниматься со мной.

Свой вынужденный отдых я провела в нетерпеливом, трепетном ожидании, часами изучая музыку, итальянский язык, историю искусства.

Наконец пришла долгожданная весна, и я стала три раза в неделю ездить на виллу в Мира. Я садилась на пароходик, полная надежд и мечтаний, и в своем энтузиазме готова была петь тут же на палубе.

Возвращаясь с занятий, я до того была поглощена волшебным миром звуков, открывшимся передо мной, что не замечала ни сияния солнца, ни иссиня-черной лагуны, когда надвигалась буря.

На пристани меня всегда поджидал отец, молча вопрошавший взглядом: как прошел урок?

Барбара Маркизио! Она с бесконечной любовью учила меня правильной эмиссии звука, четкой фразировке, речитативам, художественному воплощению образа, вокальной технике, не знающей трудностей при любых пассажах. Но сколько пришлось петь гамм, арпеджио, легато и стаккато, добиваясь совершенства исполнения!

Полутоновые гаммы были любимым средством обучения Барбары Маркизио. Она заставляла меня на одном дыхании брать две октавы вниз и вверх. На уроках она была всегда спокойной, терпеливой, объясняла все просто и убедительно и очень редко прибегала к сердитым выговорам.

Но кто приводил меня иной раз в отчаяние, так это Эмма Горин, неизменно присутствовавшая на занятиях. Своими упреками она иногда доводила меня до слез. Женщина весьма странная, властная и капризная, она без конца курила сигары, а после уроков провожала меня до остановки трамвая. И по дороге, в зависимости от исхода занятий и своего капризного настроения, то хвалила меня, то ругала. Часто она повторяла в сердцах:

— Бесполезно с тобой возиться! Ты ни рыба ни мясо. Синьора хочет сделать из тебя легкое сопрано, а тебе, похоже, нравится огорчать ее. Ты, видно, хочешь стать драматическим сопрано. Думаешь, мы не заметили?

Это было неправдой, я спорила со слезами на глазах, не в силах выносить постоянные упреки синьоры Эммы.

Впрочем, я убеждена, что ругала она меня не со зла: она просто хотела направить меня строго по пути, начертанному Барбарой Маркизио.

Вернувшись домой, я, понятно, изливала отцу свои обиды, и он, всегда ласковый и спокойный, утешал меня. Отец был непоколебимо уверен в моем успехе. Следуя советам моей наставницы, он каждый день заставлял меня съедать кровяной бифштекс, хотя это и отражалось на нашем скромном семейном бюджете. Всем известно, что певцы должны хорошо питаться, если хотят быть в должной форме и сохранить крепкое дыхание и голос. Бифштекс остается неотъемлемой частью рациона певца, и бессмысленно заменять его разными современными витаминами.

Моя наставница научила меня четкой фразировке, уверенному исполнению арпеджио, гибкости в вокализах, выразительному, полному чувства пению.

Священные каноны бельканто были мне преподаны Барбарой Маркизио с поистине монашеским терпением и с непоколебимой верой в мои силы. Ей я обязана моим стилем пения, который хвалили музыкальные критики всего мира.

Природный артистический темперамент и способность к перевоплощению довершили мое формирование певицы.

У Барбары Маркизио в Мира была еще одна ученица, Роза Райза. Когда я начала заниматься, Роза Райза была уже великолепным сопрано и вскоре с огромным успехом дебютировала на сцене. Русская еврейка, высокая, темноволосая, она отличалась умом и красотой. Будущая блестящая исполнительница Нормы Роза Райза сразу же выказала мне свою дружбу и симпатию. Как человек экспансивный и доверчивый, я, понятно, сразу ответила ей тем же.