То было давно… - Константин Алексеевич Коровин
И вот обе лисицы быстро помчались по пашне от моего дома и скрылись в соседнем лесу…
Я вернулся в мастерскую. Моя комната показалась мне темной и скучной.
Ушел мой синеглазый пушистый зверь… Потом я видел его только во сне.
Герасим мудрый
Был у меня приятель Герасим Дементьич, охотник. Жил он у себя в деревне Горки. Зимой я поехал к нему…
Хороша зима в деревне! Едешь на розвальнях. Ночь, месяц среди неба, светлый снег. Темные леса стоят рядами и спят.
Как отраден огонек в избе! В нем мир и тайна. Вот высокие, темные сараи: жмутся друг к другу, точно говорят что-то, а за ними ели. И глухо, и отрадно.
Проехали колодезь, часовню. Избы спят. Опять поле, бугры, мост, лес. И снега, снега…
Везет меня тетка Авдотья, жена Герасима.
– Письмо от тебя как получили, Герасим налимов наловил, – говорит мне Авдотья. – А я лепешек напекла. Ладно, что приехал. Он рад тебя видеть.
А вот под горой – деревня Горки. Знакомые ивы, плетни. Уж и крыльцо. Встречают Герасим и дочь его Анна.
В избе тепло, светит лампа. Ставлю на стол бутылки, закуски, два куля пряников для загонщиков.
Глаза Герасима улыбаются, как всегда. Он таинственный, умный, он насмешник и выдумщик, он истинный мудрец… Зовет он меня «Лисеич», а я его – «Герасим Дементьич».
Сидим мы за самоваром, с нами и портной, который по деревням обшивает: так из одной избы в другую переходит и шьет кому что надо.
Он, портной, тоже человек бывалый.
– Ежели Земля круглая, – говорит Герасим, – то этакий-то шар – тяжесть какая! Висит, не падает. Значит, Солнце его держит. Они заодно, значит, с Землею. Ей без Солнца никак нельзя. Заметь, как оно ее любит. Кроет всю цветами. Греет. Красой покрывает. Хошь ту же зиму возьми: как узорит! А вёсны!.. Эх, хороши! Радость… Я тебе-то скажу про солнце… Как был я на войне под Карсом солдатом молодым, когда с турками мы воевали, глядел я однова, как наших убирали после боя. Солнце в том краю жаркое… Глядел я, как оно скоро кровь сушит. А крови мно-о-го. Прямо в глазах ее меняет… Через неделю иду тем местом, а там цветы, где кровь та самая была лита. И наросло цветов разных – страсть. То-то и есть, что земля заодно с солнцем. В любви с ним. А на земле живет человек… Туды, сюды, так и эдак. А жили бы в любви, тогда бы што-о!.. Эх, много в человеке есть. Чего неведомо и познать трудно. Почто бы то?
– Всё для человека сотворено, – сказал портной. – Я знавал ученого, одной семинарии учителя, так тот говорил: всё, говорит, для человека, как есть. И вино, и пиво, и всё. Только вот он, человек, значит, воевать больно любит друг с дружкой. Драться лезет завсегда. С тем его взять. Чего уж тут! Ничего не поделать.
– Да… – задумался Герасим, – всё для человека… и вино. А вот я скажу – что это? Меня послушайте… Был город – большой, богатый, каменный. Дома, ворота на запоре, сторожев много. И жил там царь. И говорит однова он министру свому главному: «Что такое это? Всё замки да сторожа. Что же это? Нешто народ мой любезный – вор, что ли, али мошенник? Глядеть срамно. Изловить воров! Выгнать мошенство! Запоры снять! Мне противно с ворами жить. Хочу, чтобы честь была у подданных моих. Вон воров, мошенников! Чтобы не было боле».
Ну ловили, выгоняли, проверяли. Тоже нелегко жулье-то узнать. Только выгнали – замки сняли и сторожев распустили. Что ж, ты подумай? Вот сызнова воров-то появилось: тащат, грабят, запоров-то нет. Беда!..
«Опять лови! – царь велит. – Гнать вон!» Ну ловят, гонят – полгорода всего-то народу и осталось. Честно, благородно день-ночь прошла. Устал и царь. «Трудно дело, – говорит, – мое державное… Но вот хорошо теперь. Нет более плутов, мошенников. Нету воров. Как думаешь, царемейстер мой, что это – напужал я их али впрямь только честные остались подданные?» – «Точно так, ваше царское величество, – отвечает царемейстер. – Только одни честные остались». «Трудное мое дело, – говорит царь. – Еще теперь судьёв снимать надоть, без дела останутся, сердяги… Аблокаты тоже… Трудно… Дремота меня клонит. Усну маненько, а ты поглядывай, кто и что».
Да и задремал царь. Видит царемейстер, что царь заснул, и с его, сонного, корону-то и свистнул, да и гайда.
Проснулся царь. Батюшки-и-и… Иде корона? Короны и нет. Беда…
Выбежал на улицу, кричит народу: «Держи, лови вора-мошенника!»
А вот главный его царемейстер надел на себя корону, да и явился к ворам-то, к выгнанным, собрал их и говорит: «Идите полонить со мною свово лютого ворога, что замки снял и вас в грех ввел, ворами сделал». Те кричат: «Верно, правильно!» Ну и полонили царя, что корону проспал. И под замки царемейстер всех стал сажать и сторожей поставил. Так вот замки остались и посейчас. И сторожа сторожат.
– Как же теперь-то живут в том царстве? – спросил портной с усмешкой. – Поди, друг на дружку поглядывают и знают, который вор, который нет?
– Вестимо, знают, – засмеялся Герасим. И его хитрые серые глаза зажмурились. – Живут так да эдак… Чертовы разной много. Дерутся, а живут…
Помню, в эту минуту наша беседа была прервана: послышался звук колокола вдалеке.
– Чу, набат, – поджался Герасим.
Накинув наскоро тулупы, мы вышли наружу.
Колокол бил часто.
– В Пречистом, – сказал Герасим. – А зарева нигде не видать… Что бы это?
Мимо проехали на розвальнях.
– Пожар, знать? – окликнул проезжающих Герасим.
– Нет, невесть что…
Мы вернулись в избу.
А рано утром я проснулся и вижу, что в окнах идет метель. Анна тихо убирает стол.
– Проснулся, Лисеич? – обернулась она ко мне приветливо. – Незадача тебе! Снег идет. Следа не найти. Тятька велел тебя не будить… Метет. Сам ушел узнать, почто ввечор набат народ звал.
Герасим вернулся вскоре, с ним портной. Стряхивают оба снег в санях.
– Ну что? – позвал я.
– Погода… У-ух! Метет, – вошел Герасим в горницу.
– А что?
– Церковь в Пречистом обокрали, вот тебе и что… Со стороны кладбища в окно влез, решетку распилил. Причастие-то всё выпил, святое вино. Вот это, значит, лихой молодец… Исправник говорит: третий приход в округе обокрали. А кто – найти не могут.
– Колдун ты, Герасим Дементьевич, – говорю я. – Вчера сказку рассказал про воров, и вот…
– Вот на земле-то нашей что творится… И то и это. И царь
