Чужое имя. Тайна королевского приюта для детей - Джастин Коуэн
После множества проб и ошибок в госпитале был создан ряд приемных процедур, отточенных для большей эффективности и мало оставлявших на волю случая. Принятые в 1800-х годах и применявшиеся почти до середины XX века «правила приема детей» включали меры предосторожности, гарантировавшие защиту от неумышленного приема законнорожденных детей. «Дети вдов и замужних женщин не могут быть приняты в госпиталь»[6]. Супружеские пары, слишком бедные для содержания детей, и женщины, овдовевшие или брошенные своими мужьями, должны были искать помощь в других местах. В отличие от незаконнорожденных, их дети имели шанс в жизни: шанс получить образование, завести ремесло и стать продуктивными членами общества.
Но даже женщины, отвечавшие главным критериям, определенным в этих правилах, не испытывали немедленного облегчения. Процесс приема был долгим. Он мог продолжаться недели и даже месяцы – не из-за каких-то причин, связанных с ребенком, но из-за определения, достойна ли мать воспользоваться щедростью госпиталя.
Для моей бабушки Лены Уэстон этот процесс растянулся на восемь недель.
В 1931 году Лена была тридцатилетней женщиной – незамужней, беременной и одинокой.
Будучи молодой женщиной, жившей в межвоенный период после Первой мировой войны, одного из самых смертоносных конфликтов в истории человечества, она принадлежала к потерянному поколению женщин, приговоренных к одинокому существованию. Война отняла жизни сотен тысяч британских солдат, оставив позади безутешное множество тех, чей шанс выйти замуж так и не наступил. После того как их будущие мужья гибли на полях сражений, незамужние женщины часто оставались жить с родственниками. Если родственники были мужчинами (обычно братьями), женщины могли работать домохозяйками, пока их братья управляли фермами или работали вне дома. Полностью зависевшие от мужской поддержки, они редко развивали иные навыки, кроме ухода за домом. Те женщины, которые жили со своими родственниками, находились в несколько лучшем положении. Их отношения были более равными; работа по дому была общей обязанностью, и не было никаких возражений для поиска работы на стороне. Но, так или иначе, эти женщины редко могли надеяться на брачное предложение.
Родители Лены умерли, а ее сестра Лили иммигрировала в Соединенные Штаты, где жила в знаменитой «Уолдорф-Астории»[7] и работала на джазового композитора Коула Портера. Вероятно, возможность пойти по ее стопам в какой-то момент была открытой, но к тому времени, когда Лене перевалило за тридцать, ей оставалось только присоединиться к своему брату на ферме в графстве Шропшир, малонаселенной земле рядом с границей Уэльса, с россыпью мелких ферм и отдельными замками. Пейзаж составляли огромные луга, покрытые темно-красными цветами, или пологие холмы, чьи дикие склоны поросли шиповником и рододендронами. Большинство местных жителей были фермерами или работниками близлежащего чугунного завода, хотя имелось удивительное количество землевладельцев с аристократическими семейными корнями. Там не было городов, достойных упоминания, лишь тихие села и деревушки. Ближайшим цивилизованным местом к ферме Уэстона был рыночный городок Веллингтон, где старомодные лавки, обрамлявшие узкую аллею, граничили с кирпичными домами рядовой застройки и старой каменной церковью.
В постоянном ритме повседневных дел и воскресных проповедей, служивших единственной защитой от одиночества, шансы Лены на обретение близости, нежности и любви были близки к нулю. В отличие от одиноких мужчин, которые просто «засевали дикое поле», когда занимались внебрачным сексом, любая женщина, которая осмеливалась искать утешения в объятиях любовника, считалась развратницей и подлежала изгнанию из достойного общества. Были и практические соображения: ограниченная доступность контрацепции (по крайней мере для таких женщин, как Лена) и отсутствие законного способа сделать аборт. Первая клиника по контролю над рождаемостью в Англии была основана в 1921 году защитницей прав британских женщин Мэри Стоупс. Она была видной сторонницей евгеники, и ее отвратительные взгляды на расовую чистоту оставили неизгладимую отметину на ее наследии. Но отстаивание репродуктивных прав женщин считалось революционным новшеством, и она открыто выступала против церкви, осуждавшей контроль над деторождением. Впрочем, эти новшества никак не могли помочь Лене: контрацептивные услуги клиники были доступны только для замужних женщин.
Лена могла смириться со своей участью: с одинокой жизнью, бесконечными днями на ферме в сельской глубинке с единственным компаньоном в лице ее брата.
Но вышло по-другому.
В документах, которые я привезла домой из Лондона, описывалась хронологическая последовательность событий, которые привели Лену к дверям лондонского госпиталя для брошенных детей. Там, где встречались пробелы, было достаточно легко восстановить подтекст, так как Лена поведала обстоятельства своей жизни незнакомым людям, определявшим судьбу ее ребенка. Это было в феврале 1931 года. После продажи яиц на рынке Лена завела привычку пить чай в кафе неподалеку от центра Веллингтона. Именно там она повстречала его. Возможно, Лена заметила, как он улыбается ей через комнату или прикасается к шляпе в знак уважительного приветствия. Имея лишь своего брата в качестве собеседника, Лена могла быть удивительно чувствительной к мужскому вниманию и обаянию. А может быть, это натяжка с моей стороны. Возможно, она хорошо знала, что делала. Возможно, это уже случалось раньше.
Так или иначе, тот февральский день изменил ход жизни Лены и повлиял на жизнь следующих поколений.
Роман был коротким, с быстрыми и пагубными последствиями. После ожесточенной ссоры брат Лены выгнал ее из дома и отправил в Лондон на поиски государственной поддержки. У одинокой и беременной Лены почти не было выбора. Женщина в ее положении могла подать прошение о поддержке ребенка, но ей бы пришлось устанавливать личность отца в ходе судебных слушаний. Процесс проходил бы в публичном суде, что делало ее жертвой позора и насмешек. Общество сурово относилось к женщинам вроде Лены, считая их «падшими» и заслуживавшими наказания. Даже борцы за права женщин придерживались сходных взглядов. Мэри Стоупс, возглавлявшая кампанию за права замужних женщин на контрацепцию, сама осуждала незаконные роды и утверждала, что незаконнорожденный ребенок «по определению ниже законнорожденного в силу того, что его мать не проявила уважения к себе и к его отцу»[8]. Мэри Ройден, известная феминистка и христианская проповедница, выступала против поблажек для незамужних женщин; по ее мнению, это поощряло бы половую распущенность и одиноких родителей. Джон Боулби, первопроходец в области детской психологии, чьи теории возвысили роль женщины в воспитании детей, считал
