Артем Драбкин - Я дрался на Т-34. Третья книга
Пошли мы ночью танки эвакуировать. Вот стоит один танк, порвана гусеница. Завели – нормально работает. Но натянуть гусеницу нормально не можем – оторван кронштейн ленивца, натяжения нет, гусеница проскакивает по ведущему колесу. Пошли обратно, взяли пехоту. Поставили пехотинца на каждый трак, натянули гусеницу на первый каток и стянули специальным пауком для стягивания траков. И так мы вывели этот танк с поля боя. Потом с сожженного танка, безвозвратной потери, мы срезали автогеном кронштейн ленивца, приварили. Этот танк потом превратили в тягач.
Или вот еще случай. Рядом стояли два стога сена, к каждому стогу сена поставили по танку. Наутро экипаж просыпается, а немцы с другой стороны стога сена поставили свои танки. Наши первые увидели, открыли стрельбу. Один танк сожгли, а второй сжег один наш танк и удрал. Причем экипаж этого сгоревшего танка смандражировал – увидел немецкий танк и убежал, бросив свой танк. Экипаж приходит – танк сожжен. Мы со смершевцем пошли проверять и составлять акт на списание. Смотрим – танк пробит в нескольких местах, а экипаж цел. Такого быть не может! Начали спрашивать:
– Командир приказал выпрыгнуть из танка.
– Где командир?
– Не знаем.
Что с них возьмешь – им приказал офицер. Дали им по пять суток ареста и вычет из зарплаты. Механик-водитель получал 325 рублей и фронтовые. Я, зампотех, получал 700 рублей. Это были деньги! У них вычли 50 % ежесуточно. А офицер пропал, и все. Через несколько месяцев мы его встретили. Оказалось – он удрал в пехоту! Причем за это время успел пройти от командира взвода до командира батальона и заработать два ордена! Мы Ломову, контрразведчику, сказали. А он говорит:
– Чего его судить, если он все равно пошел воевать? Человек воевал, заработал ордена. Он же не удрал с поля боя и не дезертировал. Он только поменял род войск.
Контрразведчик у нас был нормальный мужик.
– Были такие случаи, когда танк идет в атаку, экипаж выпрыгивает и танк сжигают?
С такими случаями не встречался. Даже не слышал о таком. Как можно подставить танк? Это смерть самому.
Когда шли в атаку, то вне танков в танковой роте оставались я, зампотех, мои танковые техники, регулировщик, санитар и санинструктор. Санинструктором у нас была небольшого роста восемнадцатилетняя девочка Аза. Ей было очень тяжело вытаскивать раненых членов экипажа, и она придумала такую узду, которую продевала в подмышки раненому и потом поднимала его всем телом.
Она была влюблена в командира роты. Я тоже подбивал к ней клинья, но получил от ворот поворот: «Витя, я его люблю». Однажды его танк был подбит, а сам он был ранен. Она пошла вытаскивать его, и я с ней. Мое дело эвакуировать танк, но надо сначала вытащить экипаж, оказать первую помощь. Так что я ей всегда помогал. Она залезла на корму танка, надела на командира эти вожжи и подняла его с сиденья на башню. Он еще стонал. И в это время в них попадает 88-мм снаряд. Его тело падает, и в руках у нее осталась голова и часть груди. Ее фактически тоже разорвало на две части. Это было страшно… Нужно было побороть страх, жажду жизни, на войне надо работать, воевать.
– Как относились к женщинам на фронте?
Отношения были нормальные, товарищеские. Их уважали. Если она с кем-то живет, все, это его. И любили, и влюблялись. Женщины в большинстве старались поскорее забеременеть и вернуться домой. А сколько браков было?! Они регистрировались приказом командира бригады.
– Вши были?
Это ужас! Идешь на перевязку. С тебя снимают гимнастерку, бинты белоснежные, а под ними ползают эти «броненосцы». Стыдобища! Как только фронт, боевые действия – так сразу появляются вши. Что только не делали: и вошебойки, и полную замену обмундирования – все равно через день опять они появляются. Мы так решили, что у человека в состоянии напряжения, страха появляется особый запах пота, который притягивает вшей.
– Как кормили на фронте?
Когда как, но вообще нормально: каша, суп, борщ, колбасу, 100 грамм давали не только зимой, но и летом, а в госпитале давали вино.
– Как вас ранило под Яссами?
Открывал люк, и осколки попали в руки. Вообще, я везучий до невозможности, должен был десятки раз умереть.
Как-то бригада стояла в районе красивого села Михайловка. Я тогда как раз пять танков в бригаду привел, их на боевые позиции расставили, командир бригады меня увидел, говорит:
– Виктор, сынок, – он меня всегда так называл, хотя всего на 10 лет меня старше, – сынок, бери мотоцикл, дуй в тылы, немедленно нужны горючее и бронеприпасы, все кончается.
Я только к мотоциклу, а зампотех батальона, мой непосредственный начальник, говорит:
– Виктора нельзя посылать. У него в роте шесть танков, пусть он их ремонтирует, а поедет Бобров – у них всего два танка. Виктор принимает два танка Боброва, а тот пусть едет.
Он отъехал километр от деревни, как налетели «мессера», его ранило в спину и в затылок, когда он отбегал от мотоцикла, и он ослеп. Мне говорят:
– Бери санитарную машину, отвези Боброва в медсанбат, а потом привезешь горючее и боеприпасы.
Я его везу, он очнулся, говорит:
– Где я? Что со мной? Почему я ничего не вижу?
Я ему соврал:
– Сева, ты перевязан, ранен в голову.
Довез его, сдал, организовал горючее и боеприпасы. Я же должен был быть на его месте! Он потом застрелился, не выдержал… Когда мне об этом сообщили, я закрыл глаза и подумал: «Что бы я сделал в такой ситуации?» Наверное, то же самое… Быть в вечной темноте, не видеть солнца, людей – это страшно.
Куревин Петр Васильевич
(Интервью Артема Драбкина)
В апреле 1941 года я был призван военкоматом и направлен учиться в Казанское танковое училище, которое только-только стало танковым. В июне выехали в лагерь, который находился в деревне Бориска, недалеко от Казани. 22 июня я был в наряде. Неожиданно нам дали команду – собраться в столовой. Собрались. Нам объявили, что началась война. Тут же провели митинг, на котором выступили начальник училища и комиссар. Надо сказать, что у нас была твердая уверенность в том, что мы быстро разобьем немцев. Но прошло десять дней, и Сталин выступил со своим обращением. У нас был курсант Шульман, из поволжских немцев, примерно через неделю после начала войны его отозвали из училища. По радио стали передавать тревожные сводки. Тут мы поняли, что все не так просто.
Обучение поначалу шло на танкетках Т-27. Там экипаж состоял из двух человек, а вооружена она была пулеметом. Помню, что очень тяжело поднималась крыша. Команды все отдавались флажками – радио не было. С конца 1941 года мы приступили к изучению иностранных танков, которые с ноября начали поступать по ленд-лизу. Сперва это были английские «Валентайн» и «Матильда», потом американские М3Л, «Генерал Ли», М3С. Учеба больше проходила в классе, на тренажерах. Разбирали и собирали пушку и пулемет, изучали, как обслуживать двигатель, ходовую часть, отрабатывали натяжение гусеницы. После Т-27 пересели на Т-26. Их заводить было тяжело. На рукоятку надевали длинную трубу, которую называли «взводный стартер». Командир становился у конца трубы, а остальные брались двумя руками и по команде начинали крутить. Учили нас на старых танках – ленд-лизовские берегли. Даже в Горьком, когда сформировали наш полк, нас вывезли на полигон и дали три штатных снаряда. Все! Вся подготовка!
